Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

— Постой, Видохин! — вмешалась волшебница. — Пусти мальчика, он ищет.

Старик пусто на нее глянул и пропустил. Она очутилась в полутьме и сразу споткнулась — что-то подвернулось под ноги.

— Пусть только мальчишка влезет в лохань с кислотой, я вышвырну его вон, — раздался надтреснутый голос Видохина, возившегося с запорами.

— Пигалик Буян — уважаемый член Совета восьми, — сказала Золотинка как бы в оправдание.

Хозяин и волшебница ступили на лестницу, а Золотинку забыли среди стоячих, в человеческий рост корзин. Смутными грудами здесь различались также ящики и бочки. Узкая деревянная лестница достигала потолка одним долгим пролетом.

Достаточно освоившись во мраке, который разбавлялся светом высоко прорезанных бойниц, Золотинка пробралась к лестнице. Она попала в помещение наверху, такое же захламленное и полутемное: здесь лестница развернулась в другую сторону. Волшебница и Видохин продолжили подъем, не обращая внимания на приблудного гостя.

— Я уезжаю, Видохин, — сказала волшебница.

— А! В добрый путь! — с некоторым усилием пожелал ей добра собеседник.

Старик сипло дышал и хватался за перила.

— Ты болен? — остановилась волшебница.

— А! Да, — словно бы спохватившись, припомнил тот. — Да! Я скоро умру.

Анюта промолчала, и больше они не говорили.

Когда глаза Золотинки поднялись над уровнем пола третьего яруса, взору ее предстал мусор, лепешки засохшей гущи на выщербленных плитах, а в голову шибанул кислый дух красильной мастерской. Цветные окна в мелких круглых переплетах наполняли комнату мутным светом. Из обихода красильни попал сюда широкий дубовый чан, но главное место занимали печи. Очаг у глухой стены содержал в себе два малых железных горна. На противне с золой стояли там почерневшие глиняные сосуды. Две другие печи, кирпичные, располагались справа и слева от очага: одна высокая, квадратная, с несколькими топками, другая приземистая, круглая, без дымохода. Застарелая копоть покрывала стены и потолок. Верхние ступеньки ведущей на четвертый ярус лестницы почернели и даже обуглились.

Чем больше Золотинка приглядывалась, тем больше проникалась тягостным ощущением упадка. На полках и на столах теснились немытые, с запекшимися остатками веществ сосуды, глиняные, оловянные, стеклянные; перегонный куб и реторты. Поверх сосудов клонились в случайных положениях противни, на них опасно громоздились железные и бронзовые приборы: щипцы с хитро изогнутыми хваталками, циркули, ложки на длинных ручках. Долгое коромысло весов, подвешенных на уходящей к потолку цепи, безнадежно перекосилось. Навалом, как дрова, лежали в простенке между окнами незастегнутые, растрепанные книги. Ломаные перья, полузасохшая чернильница.

Осматриваясь в мастерской, Золотинка помнила, что поднялась сюда в поисках пигаликов, и однако же испытала потрясение, обнаружив у себя за спиной скромно выжидающего Буяна с товарищем. Трудно представить, чтобы они не слышали разговора внизу, и вот же не посчитали нужным известить о себе голосом.

Буян не улыбнулся. Товарищ его, моложавый щеголеватый пигалик с длинным мечом на перевязи, Золотинке не понравился. Черних — это было имя второго пигалика — сильно проигрывал в сравнении с Буяном, который оставил в ее душе глубокое впечатление. Холодный взгляд Черниха, как чувствовала она, скользил по поверхности людей и явлений. Ему не хватало основанной на интересе к людям и явлениям пытливости, которая так очевидно проявлялась в повадках Буяна.

Черниха можно было бы счесть красавцем. Туго зачесанные волосы он собирал на затылке в узел, повязанный россыпью чудесных самоцветов. Что-то слишком женственное… Не гляделись на нем чрезмерно широкие штанишки веретеном до колена. Притом, что узенькая, мысом вперед курточка рисовала необыкновенно — не человечески! — тонкий стан.

С изысканной вежливостью Буян представил Любе товарища, Черних, в свою очередь, не затруднился подобрать несколько любезных слов. Однако она растерялась — и оттого, как глянула на нее при имени «Люба» волшебница Анюта, и оттого, что не решилась прямо обратиться к Буяну с делом. Временное убежище, удалившись от пигаликов, она нашла в книге.

Это оказалось сочинение Льва Антожимина «О различиях и сходствах вещей». Разгадывая прочитанное, она сбивала лихорадочный жар своих намерений и, верно, находила в этом отдохновение, оттяжку неизбежного.

— Оставь, щенок! Кто тебе разрешил?! — с ничем не оправданной грубостью Видохин рванул книгу. Золотинка не далась просто от неожиданности — уцепилась.

— Видохин! — волшебница поднялась со стула. — Что ты делаешь? Подожди!

— Некогда ждать! — огрызнулся старик. — Отдай, щенок! Двадцать капель жизни я потратил на тебя, бездарно потратил, отдай!

Он злобно толкнул ее вместе с книгой и обессилено повалился в кресло с полукруглыми, как днище лодки, боковинами.

— Такая медлительность во всем, великий Род! Миг за мигом уходит понапрасну. Чем я занят?

Последнее замечание при таких обстоятельствах звучало особенно потешно, но никто не ухмыльнулся; напротив, и Анюта, и пигалики глядели на старика озадаченно. Видохин вызывал жалость: обрюзгшее, покрытое седой щетиной лицо его утяжелилось, до грязного пола провисли непомерно широкие рукава. Дорогой, куньих мехов плащ ученого, крытый зеленым бархатом, невообразимо истрепался. Мех облез, ткань прохудилась, изъеденная жжеными и ржавыми пятнами, засалилась на груди, как броня.

— Так вот умер Новотор Шала, ничего не достигнув, — проговорил Видохин, не замечая собеседников. — Его единственное создание — а что еще? — этот мальчишка, щенок Юлий! Щенок предал его на второй день после смерти учителя — женился! Злая насмешка над учением и жизнью ученого! Жаль, что Новотор уже не может этого увидеть. Он получил бы хороший щелчок по носу.

Заговорил Черних — с тем плохо прикрытым самодовольством, какое Золотинка от него и ожидала.

— Вы, люди, — начал он, пытаясь придать голосу нужное смирение, — очень уж озабочены смертью. Она так пугает вас, потому что каждый из людей чудовищно одинок.

Золотинка покосилась на Буяна: он потупился, никак не выражая отношения к словам товарища.

— Вздор! — встрепенулся Видохин. — Я не боюсь смерти! Это вы боитесь, что я сдохну! Я должен вам одиннадцать фунтов золота.

Черних неловко усмехнулся, Буян начал краснеть.

— Не сказать, чтобы мы были в равном положении. Если я получу, то все. Если получите вы — то жалких одиннадцать фунтов золота. Вечность против одиннадцати фунтов! Неравные ставки! — он захихикал, обнажая пустой рот с изъеденными духом кислоты зубами.

И пробормотал сам себе:

— Если успею…