Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Все это множество событий смазалось в круговерть. Золотинка помчалась. Мигом, не касаясь, кажется, земли, проскочила она двор и врезалась в толпу дикарей. Здесь и нашла она передышку. Пока она пробиралась между полуголыми людьми, где-то сзади нее дикари колошматили Зыка, кто чем мог. Пес рычал и катался, не выпуская палки, по сторонам ощерившейся морды мотался размочаленный пояс и торчало покрытое пеной дерево.

С ватагой дикарей Золотинка двигалась крутой дорогой по краю пропасти, спеша оторваться от Зыка как можно дальше: едва находилась в толпе слабина, она устремлялась вперед. И так очутилась в первых рядах наступающего воинства, которое под боевые кличи вломилась на верхний двор.

Отступив за круглый водоем, рядами выстроился неприятель — это были Лепелевы чудовища: головогрудые, ракорукие и птицерыбые уродцы, вооруженные чем попало вплоть до боевых сковородок. По окраинам площади, в раскрытых окнах строений, на гульбище Новых палат, предвкушая ратоборство, теснились зрители.

Сразу за выходом на верхний двор наступающая орда развернулась лавой, и Золотинка, ускользнув, очутилась у подножия башни Единорога в относительном затишье. Приоткрытая красная дверь подсказала дальнейшее. Она проникла внутрь, не отдышавшись, с отчаянно дрожащим сердцем подтащила к бойнице пустой ящик и взобралась. Узкая щель в камне давала плохой обзор: кусочек мостовой перед башней и часть площади, справа виднелся край круглого пруда, а вдали церковь и краешек угловатого здания Старых палат.

Строй чудовищ дрогнул, они устремились навстречу дикарям, и все смешалось под стон и треск деревянного оружия.

Несколько отдышавшись, Золотинка решила дождаться, чтобы Зык миновал башню и затерялся в толпе, а тогда оставить укрытие. На худой конец, если с псом ничего не прояснится, прорываться наудачу.

Поднимаясь на носки, чтобы глубже засунуться в бойницу, Золотинка приметила Видохина. Измученный старик плутал среди осатанело метущихся дикарей, на ногах он держался нетвердо, иногда озирался, но в сторону башни, где притаился божественный отрок, так и не глянул. Показался и Зык. Пес по-прежнему держал в пасти хотенчика, бег его был неровен, он словно блуждал.

— Ах ты, гадкая псина, безобразник! Ну-ка иди сюда! — вскричал старик. Золотинка не столько слышала Видохина, сколько угадывала его речь сквозь грохот и вой битвы. Со злобным оживлением кинулся на старика Зык, они сшиблись.

— Отдай сейчас же! — хрипел Видохин, пытаясь вырвать хотенчика — не тут-то было! Но заблуждался и Зык, рассчитывая повалить противника наскоком, — крепко избитый, он не мог справиться с грузным стариком.

И вдруг Зык оставил противника, отскочил и умчался быстрым галопом в сторону Старых палат.

Обескураженный ученый тяжело опустился на камни, округлые бабьи плечи его вздымались.

Золотинка нерешительно переминалась на хлипком ящике: бежать или ждать? Прошло немного времени, как с неизменной палкой в зубах возвратился Зык. Пес призывно оглядывался, а позади властно рассекал толпу потешных ратоборцев конюший Рукосил. Туго обтянутые атласом по самый пах ноги его с мощными играми несли вельможу молодо и живо. Рукосила сопровождали шутовской царь Лепель, скинувший лишние одеяния (да точно ли это Лепель? — краешком сознания усомнилась Золотинка), и тот самый тонконогий человечек, которого звали Ананья. Всего их было пятеро: чуть отстав, следовали двое кольчужников при оружии. Зык забежал вперед, злобно боднул Видохина и тотчас его оставил, метнувшись было к башне.

Вздорная собачья натура помешала Зыку выдать Золотинку хозяину (если он ее учуял). С неутоленной мстительностью пес бросился обратно на Видохина, который по крайней телесной слабости впал в малодушие и только прикрывал голову полой шубы.

— Фу, Зык, фу! Не приставай к ученому! — Рукосил поймал собачий загривок. Не понимая, зачем привел его сюда возбужденный Зык, хозяин ловко ухватил хотенчика и потянул, пытаясь вывернуть из клыков.

— Так откуда это у тебя, псина? Не балуй, отдай!

Псина не слушалась. Хозяин изловчился садануть ногой поджарое брюхо и, когда Зык взвизгнул, мгновенно взбеленился, повалил пса на бок и принялся топтать уж безо всякой жалости, холеное лицо его исказилось. Зык извивался гибким змеиным телом, ощерившаяся пасть окрасилась розовой пеной, но палку с непостижимым упрямством не отдавал. Забитый до помрачения, пес слабел, метания походили на смертную дрожь…

Притихли, подобрались в угодливой готовности тонконогий человечек с Лепелем, однако они остерегались соваться под горячую руку. Ананья, впрочем, ничего не упускал. На его предостерегающий окрик Рукосил бешено оглянулся и бросил недобитую собаку, едва увидел, что Видохин пытается улизнуть.

Все устремились к башне.

Увлекшись наблюдениями, Золотинка упустила время присмотреть себе убежище. Выбирать не приходилось. Рядом с ящиком высилась узкая корзина в рост человека. Видохин уже толкал дверь, и она впопыхах перевалилась в нее головой вниз. Задерживаясь руками, шумно, как вспугнутый зверек, она провалилась донизу — в какую-то кислую вонючую стружку. И крепко застряла, подогнув ноги пониже, чтобы они не торчали наружу. Плетенка, видно, была сплошь худая: прямо перед глазами Золотинки зияла порядочная прореха, обращенная притом к какому-то ящику. Тогда как другие прорехи, вероятно, открывали содержимое корзины всякому сколько-нибудь заинтересованному наблюдателю.

Дверь отворилась, она узнала это по отсветам на стене и замерла, пренебрегая неудобствами положения. Площадной шум огласил башню. Почти сразу же дверь опять заскрипела и опять, уличные отсветы пропали. Но свирепый пес остался, похоже, на улице. Можно было находить утешение хотя бы в этом — Зык с его собачьим нюхом и волшебная ищейка оказались за стенами башни.

— За тобой не угонишься, Видохин! — послышался возбужденный голос Рукосила. — К чему такая прыть? Ты весь дрожишь? С чего бы?.. Жарковато в шубейке?

Ответ старика нельзя было разобрать.

После некоторых отрывочных замечаний, шорохов, перемещений, прямо у своих ног (уши оказались возле земли), обок с корзиной Золотинка услышала вкрадчивый, не лишенный даже страстности шепоток, который сразу же вызвал представление о тонконогом вихлявом человечке, столь памятном ей еще по Колобжегу.

— Бумага, мой государь… В шубе. Извольте глянуть.

— И что? — с нетерпеливой раздражительностью отозвался Рукосил.

Тонконогий что-то показывал, потом добавил исчезающий шепотом:

— Здравствуй, Юлий милый!

Последовал молчаливый шелест, и Рукосил грязно, витиевато выругался — не злобно, а растерянно.

— Это что, у Видохина? — прошептал он. — Старый хрен, при чем он тут?