Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

А горница ходуном ходила, трещали доски, лопались горшки:

— Жрать давай, страдник, кабацкая тля!

Между тем Золотинка не тратила времени даром. Зачерпнув ненароком горсть седого пепла в устье печи, она потянула покорную от растерянности служаночку в темный угол, к бочкам. И здесь, воспользовавшись суматохой, улучила миг, чтобы вскинуть и вздуть над собой пепел, а потом тотчас чиркнула пальцем, на котором сверкнул синий огонек. Медленно оседающий туман заискрился, пелена горела и рассеивалась исчезающим дымком.

— И давай молчи! — возбужденно шептала Золотинка, удерживая девушку. — Нас нету!

И вовремя: одверье напротив полнилось повалившими из горницы воинственными гостями.

— Жрать давай! И где гаденыш? Недомерка давай! — орал Спущенные Чулки, выказывая людоедские наклонности.

И действительно, где гаденыш? Погромщики словно ослепли. Они шныряли по кухне, потрошили крупы, сражались с подвешенными к потолку связками лука. Они находили время для закромов и для бочек, хлопали дверями, крышками ларей и рундуков, опрокидывали что-то в кладовке. Без всякого снисхождения они заставили раскудахтаться подушки и перины в смежной спальне, откуда уже летели перья. То есть, выказывали чудеса проницательности, пересматривая, перещупывая, переколачивая все подряд, — и не обращали ни малейшего внимания на прижавшихся друг к другу гаденыша и паршивку. Они их не видели.

Блаженная улыбка слабоумия блуждала на лице хозяина: благоволительно озираясь, он благословлял погромщиков тихим умиротворенным прощением. Хозяйка, мелко стуча зубами, причитала на пороге спальни, однако не решалась туда соваться. Босоногий парень, кухонный мужик, остервенело кусал ногти, время от времени издавая неясного смысла звуки: гы-ы-ы! А мясистая девица, плод счастливого супружества, побледнев от избытка впечатлений, обдумывала кликушеский припадок.

Пигалик и служаночка жались за бочкой в закутке у стены.

— Вы волшебник? — прошептала служаночка, не находя иного слова для того, чтобы объяснить невнимательность погромщиков.

— Это не совсем так, — тихонечко отвечала Золотинка. — Не совсем точное слово… Сколько вам лет?

— Девятнадцать, — прошептала, не задумываясь, девушка, трепетная рука малыша на ее ладошке чуть приметно дрогнула и замерла. В глазах пигалика она прочла нечто большее, чем удивление. Ничего еще не было сказано, но чистое личико девушки разгорелось, она попыталась высвободиться, дернула руку, чего-то устыдившись, и воскликнула ни к селу ни к городу:

— Как вам не совестно! Пустите!

Несдержанный голос раздался из пустоты — хозяйка оглянулась и никого не увидела, хотя явственно слышала паршивку в трех шагах от себя.

— Вот она здесь, господа военные! — вскричала хозяйка, все еще озираясь. — Здесь они прячутся! Оба! Недомерок и наша девчонка!

Не много, однако, хозяйка выиграла от того, что погромщики ломанули назад, из спальни на кухню:

— Где-е?

— Тут… — пролепетала женщина. — Тут… — повела она дрожащей рукой, очерчивая совсем уж невероятный круг. — Я слышала…

Один из вояк заглянул в закуток, где вжалась в стену онемевшая парочка, и в каком-то недоверчивом сне ткнул мечом, сунувши как раз между служанкой и пигаликом, которые неслышно раздвинулись. Закуток, видно, представлялся ему пустотой, самые попытки шарить мечом в воздухе требовали насилия над здравым смыслом и чувством.

Золотинка нашла руку девушки и крепко сжала — та, видно, недостаточно хорошо сознавала, что два шага в сторону и окажешься у всех на виду, не защищенная наваждением. Страшно было рядом с алчно сверкающим клинком, но некуда деться.

Сдавленный вопль во дворе, где-то далеко-далеко, бессмысленный для неискушенного слуха вопль: «Хлопцы, конница!» — заставил погромщиков спешно повалить вон, в горницу и во двор.

Кухня пустела, и очень быстро. Хозяйка рыдала в спальне. Хозяин, не умея даже и вообразить, какие напасти несет с собой нашествие конницы тотчас за пехотным погромом, потащился во двор, чтобы собственными глазами убедиться, что конец света уже наступил. Своим чередом подевались куда-то мясистая девица и босоногий мужик. Стало совсем темно: припавший огонь очага давал мало света, а окна уже померкли.

Связанные пережитым, Золотинка и служаночка по-прежнему держались за руки, хотя прямая надобность в этом как будто и миновала.

— Как вас на самом деле зовут? — прошептала Золотинка очень тихо — в чем тоже не было надобности.

А служаночка, без нужды промешкав с ответом, рванулась и выскочила на середину кухни. Она хватила совок и кинулась на колени сгребать рассыпанную неровным слоем крупу. Она мела ее ладошкой вместе с песком, грязью и черепками горшков.

Золотинка тоже оставила укрытие и остановилась в полушаге от ползающей на коленях девушки.

— Я постараюсь вам помочь, принцесса, — прошептала она.

Служаночка замерла… и заработала еще быстрее, не поднимая глаз.

— Как вы сюда попали? Я постараюсь помочь, — продолжала Золотинка, поспевая за лихорадочными движениями девушки, чтобы можно было шептать на ухо. — Поверьте, мне хотелось бы вам помочь… Может, вам лучше было бы вернуться на родину?

Девушка тряхнула головой, что «нет». Если только не привиделось это Золотинке.

— Нам надо поговорить, — неуверенно добавила еще она и, почему-то пристыженная, оставила девушку, чтобы выглянуть в горницу.

Здесь Золотинка никого не нашла, и нужно было волей-неволей прокрасться дальше, хотя бы до дверей на крыльцо, чтобы хоть что-нибудь себе уяснить.

Солнце зашло, но в светлых сумерках еще различались дали, и Золотинка увидела за низкой, крытой тесом оградой пыль на дороге, латы всадников, метелицу разноцветных перьев на шлемах и выпуклые крыши карет. Всадников надо было считать до сотни — внушительная железная сила.

Пустившись вскачь, четверо витязей один за другим влетели в высокие ворота, не пригибаясь. Пыльные, но роскошные наряды их: дорогое оружие, червленые латы, шелк и бархат — указывали на право распоряжаться. Притихшая толпа шарахнулась в стороны, освобождая место. Хозяин поспешил к дорогим гостям.

— Кто у тебя? — спросил, не слезая с коня, вельможа лет сорока. Спросил так, будто не чувствовал враждебные взгляды, не слышал за спиной приглушенный, но остервенелый мат. — Очистить дом! — продолжал он, окинув высокомерным взглядом весь этот пьяный сброд. — Всех долой! Живо! Вымыть комнаты для великой государыни великой княгини Золотинки и для княжны Лебеди! Ошпарить кипятком щели. За каждого клопа мне ответишь! Да пошли девок набрать донника и мяты на пол. Пошевеливайся!

Хозяин не успевал кланяться под градом грозных, но сладостных для сердца распоряжений, не столько кланялся, сколько верноподданнически сотрясался грузным животом, чуть-чуть складываясь и в ляжках.