Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Они миновали молчаливый хутор под вязами, и далее провожатый выбрал путь по дну ложбины. Здесь, в этом затонувшем захолустье, и слуху и зрению стало совсем скучно. Пожалуй, Долговязый чувствовал это не менее остро, чем Юлий. Он часто оглядывался, приседал, стараясь казаться ниже, и наконец лег, понуждая к тому же и спутника.

Дальше они ползли, обдирая колени и локти, причем Долговязый то и дело замирал, уставившись на какое-нибудь безвинное деревце, поникшее желтой листвой и ветвями. Не понимая, чего именно нужно бояться, Юлий уж подумывал встать и выругаться назло докучливым страхам, когда спутник оглянулся и прошипел «т-с-с!», прикладывая ко рту палец.

Теперь и Юлий различил невнятное ворчание или хрюканье. Иной раз сопящие звуки пропадали, сколько ни напрягай слух… и опять можно было разобрать сонное ворчание разлегшейся, казалось, раскисшим брюхом на полмира свиньи. Не поднимаясь, бродяга обернул к Юлию серое от утомления, в грязных разводах лицо и показал знаками, чтобы тот выбирался вперед.

Юлий понятия не имел о набеге змея. Откуда глухому было знать, о чем галдит вся Слования? Потому-то, когда огромный стог лежалой черной листвы предстал во мгле взору, напрасно он тщился разобрать, что же это такое? Шевелится оно или нет? Откуда исходят эти хрюкающие, сопящие… бурливые звуки, которые раздаются в тумане с завораживающей размеренностью? Напарник, между тем, сильно волновался, кривлялся и показывал куда-то еще рукой.

И вдруг Юлий догадался, что не одна только храпящая гора и не сама по себе гора занимает взбудораженного босяка — там, в стороне, стоит только привстать…

На порядочном расстоянии, смазанном из-за обманчивой красной мглы, различалось желтоватое пятно. Под деревом. И оно стояло, не двигаясь… это была женщина.

Понадобилось несколько мгновений, чтобы смутная догадка — предчувствие — заставила его подняться, позабыв всякую осторожность. Юлий пошел — и побежал.

Он узнал сверкающее золото волос!

Туго привязанная к дереву Золотинка была жива и встретила Юлия взглядом.

И ничего не сказала, словно муж был видением, которое требует не слов, но мыслительного усилия, необходимого, чтобы уберечься от обмана и обольщения. И откуда у него венец, который она помнила у себя на голове?

И только когда видение подступило, когда очутилось рядом… Так тянутся друг к другу лишь очень близкие… родные… влюбленные и супруги… Зимка ахнула, дернувшись поднять онемелую в путах руку, и промолвила:

— Ю-юлька!.. — с таким сладостным вздохом, будто вобрала весь воздух мира — чтобы расправилась грудь и вольно застучало сердце. — Юлька! — задохнувшись, повторила она едва слышно и сомлела с чуть обозначившейся улыбкой на любимых, родных устах.

О боже! Невнятная дрожь проняла Юлия. Беспамятство любви, готовность умереть и воскреснуть. От непосильного, чрезмерного чувства Юлий и сам был на грани обморока. Зачем-то он оглянулся, ничего все равно не видя, спохватился, вытащил ржавый нож и двумя-тремя взмахами рассек тонкие шелковые веревки.

Любимая упала на руки Юлия, венец покатился по земле…

И Долговязый, что следил издали за припадочными выходками Глухого, пополз, не спуская глаз с беспризорного венца, а потом, когда Юлий забылся в полуобморочном поцелуе, начал передвигаться на карачках довольно резвой рысью.

— Что такое? Ты здесь? — говорил Юлий, едва успевая заглянуть в глаза, прежде чем покрыть их поцелуями. А Золотинка повторяла:

— Бежим! Скорее!

Зимка понимала положение лучше и находила время озираться. Измученная телесными и душевными страданиями, она не видела толку в затяжных поцелуях и торопилась, бросая частые взгляды на змея. Так что пришлось и Юлию обернуться… он признал чудище, которое показало покрытую мелкой костяной чешуей голову.

Юлий подобрал венец, чтобы вернуть его государыне, но Золотинка споткнулась на первом шаге, затекшие ноги не повиновались, она путалась в длинном платье. Пришлось ему нахлобучить венец себе на голову и подхватить любимую на руки. Он рассчитывал отнести ее подальше, за перелесок, где можно было бы прийти в себя и что-то сообразить.

— Там Ананья! — пыталась еще предупредить Золотинка, но Юлий не понимал лепета.

Да и поздно было понимать: из жаркой мглы спешили навстречу скорым шагом витязи в доспехах и при оружии.

Один впереди, и еще за ним… Шесть, их было шестеро. Отчаяние Золотинки подсказывало ему, что помощи от этих людей ждать не приходится. (Не для того они сидели в засаде, ожидая, что змей наконец займется жертвой.)

Лихорадочно озираясь, Юлий не видел вокруг ничего стоящего, кроме желтосинего барабана с оборванным ремнем, что валялся неподалеку, изумляя яркими красками. Барабан, так барабан! Юлий готов был рычать, бросаясь на мечи с голыми руками, чтобы хоть на малую долю часа отодвинуть от любимой опасность.

— Скорее сюда! — крикнул он Долговязому, который в смятении присел на карачки в самой несообразной позе и не вынимал изо рта трубки. — Помоги государыне! Поддержи ее! Охраняй! Ну, живо!

Коснувшись земли, Золотинка просела на томных ногах и оперлась рукой, чтобы не упасть, ослабев от страха и тревоги за Юлия. Долговязый же пытался сообразить расстояния до змея, до витязей и до Глухого, которого он ставил, по видимости, в один ряд со всеми другими опасностями.

Одним прыжком Юлий схватил барабан, чтобы отмахиваться им от мечей, но неожиданно нашел ему совсем другое применение: застучал по туго натянутой коже нечто похожее на войсковой призыв «слушайте все!».

И вправду, заслышав знакомые звуки, витязи придержали шаг — особенно те, что и раньше не спешили. Верно, они полагали недостойным кидаться вшестером на одного безоружного оборванца. Они уступили эту честь запыхавшемуся молодцу, который вырвался вперед по причине своего непобедимого легкомыслия, очевидно. Повсюду из-под медных лат шустрого молодца выбивались летящие ленты, разрезанные вдоль и поперек шелка, все это пенилось и волновалось, придавая воину невероятный, ускользающий от определения облик. Вздутые шелковой пеной плечи противоречили неправдоподобно тонкому стану на стыке наборных медных пластин, что покрывали бедра, и покрытой желобками медной груди, по-рачьи широкой. С виду это было что-то неосновательное, что трудно было совместить с понятием об опасности и угрозе…

До первого столкновения только. Обнаженный железный меч подходящих размеров и замкнутое в хмурой решимости лицо юного забияки не обещали ничего хорошего ни вооруженному противнику, ни безоружному. Прихватив барабан, Юлий пятился, напряженный до боли в мышцах… Что-то такое в глазах витязя под осевшем на самые брови шлемом предупредило его об ударе. На выпад противника он швырнул барабан с яростью отчаяния.