Денис Чекалов - Пламя клинка

Может, и некромантьи.

А избавиться от командира стражи он явно хотел давно. Так не сам ли Огнард натравил мертвецов на город? Вот уж кого никто бы не заподозрил.

— Эй, — я подошел к пареньку, сидевшему на обломке камня. — Как голова? Болит?

Он успел отвести своего товарища к лекарю и вернуться. Помятый шлем держал на коленях.

К виску прикладывал болотного цвета слизня.

Это был морбофаг, пожиратель боли.

В столице и больших городах империи их строго запрещено разводить; жрецы Перуна считают, что вместе с болью слизни отжирают кусочек вашей души.

Но жрецы Перуна — еще те паскудные сволочи; если их начнут вешать на площадях, народ будет только рад.

Впрочем, люди рады всегда, когда кого-нибудь вешают; лишь бы ногами дергал да хрипел позабавнее.

— Почти прошло, — сказал парнишка.

И сразу же сморщился от боли.

— Как звать-то тебя?

Я опустился рядом.

— Аксен.

— Хорошее имя.

Глупость изрек, признаю.

Никто ведь не скажет: «Имя твое — дерьмо, и папа твой был придурком, когда тебя так назвал».

Если бы не эта чертова вежливость, нам пришлось бы почаще заглядывать в глаза правде — и тогда, кто знает, может, наш мир стал бы чуть-чуть получше…

Впрочем, Аксен — и впрямь славное имя.

Для разнообразия.

— Ты ведь нездешний? — спросил я.

Парнишка поморщился.

Разжал руку, и слизень вдруг обратился в огромную стрекозу, забил крылами и устремился в небо.

Он высосал всю боль и теперь улетел на волю.

— Я из Златых Степей, — ответил Аксен.

Их так зовут из-за полей пшеницы, бескрайних и настолько красивых, что даже порою жаль обагрять их кровью.

Самая нищая провинция всей Империи.

— Как в армию попал? — спросил я.

— Мой отец служил на Реке. — Парнишка опустил голову. — Там и сгиб. Говорят, изверья подрали. Орден ему вручили посмертно, от государя-императора. Нам, правда, только помятую грамоту принесли…

Орден, конечно, украл какой-нибудь писарь и продал за неплохие деньги. Да и чего! Какие еще награды для мертвого нищеброда?

Подох ради императора, это уже почетно.

— Брат мой старшой домой без ноги вернулся. Вроде ему лечение полагалось в храме Льдобога, да жрецы сказали, мест нет…

Юноша замолчал, и я понял, что это не вся история. Видно, не захотели лечить нищего крестьянина.

Герой войны никому не нужен, если не умер вовремя.

— С Огнардом каково служить? — спросил я.

Парень бросил взгляд через улицу, туда, где Руфус и воевода смотрели планы.

— Хороший он человек, — отвечал Аксен с глубокой, истовой верой. — Мы за ним хоть в огонь, хоть в воду; одна беда…

Голос его сорвался.

— Мальчишкой меня считает. В поле никогда не берет, в дозоры не посылает. Хожу за его конем да стойла вороньи чищу. Разве же это служба?

Я мог сказать, что он еще успеет навоеваться.

Но это было неправдой.

Война хороша только для сволочей.

Добрые люди на ней, как правило, гибнут.

— И что ж так? — спросил я. — Димитрис, вон, немногим старше тебя.

— Димитрис!

В голосе юноши зазмеилась жаркая неприязнь.

— Скользкий он человек. Нельзя ему доверять. Вечно что-то злоумышляет.

Я словно услышал Огнарда.

Бедный глупый Аксен твердил слова воеводы и верил, что они его собственные.

В этом беда всех мальчишек на войне.

Они хотят сражаться за родину, но не знают, что это значит.

Если бы завтра Огнард сказал ему: «а государь-то у нас фальшивый, оборотень на троне», честный Аксен, ни капли не сомневаясь, зарезал бы императора и до последней секунды считал себя героем отечества.

Плохо, когда в голове нет мыслей.

Но гораздо хуже, когда мысли есть, но чужие.

— А Руфус? — спросил я. — О нем что скажешь?

Аксен не успел ответить.

Начальник городской стражи подошел к нам, смерил парнишку взглядом, от чего тот съежился и весь побледнел, потом обратился ко мне:

— Что ж, чародей, спасибо, что обождал; стены надо закрыть как можно скорее, да и других забот было невпроворот. Но теперь пошли, нам надо поговорить. Ты любишь яванский шербет?

Он швырнул об камни сферу телепортации, и через секунду мы оказались в его покоях.

Комната Руфуса была темной, с низкими потолками.

Тяжелые, складчатые драпировки висели повсюду, словно паучьи сети. Сложно было понять, где здесь окна и есть ли они вообще.

Пахло кальяном и терпкими благовониями.

По стенам висели темные зеркала, и ничто в них не отражалось. Подойдя ближе, я понял, что в каждом заключено по духу стихии.

Обычно их заточают в драгоценные камни, но Руфус, видимо, заказал у гномьего мастера листы хрусталя — большие, с картину величиной.

Было видно, как мечутся и сверкают в них демоны.

— Значит, Хорс, — протянул задумчиво Руфус. — Бери яванского шербету — он и раны излечит, и магию твою восстановит. А не тот ли ты Хорс, что одолел Ифрита из Среброградья?

Он протянул мне бутылку.

— Джинн на самом деле был с берегов Мархаша, — ответил я. — А в Среброградье он только стал знаменит. Но да, это был я.

Тонкий фиал был выточен из чистого, большого бриллианта; любой напиток в нем обретал волшебные свойства. Что уж говорить о яванском шербете!

Руфус прищурился.

— А если я осмелюсь предположить, — начал он осторожно, — что вас прислал сам государь-император расследовать убийство боярина?

Я налил шербета в высокий бокал.

— После того как тело имперского дознавателя было найдено, — продолжал начальник городской стражи, — мы сразу же послали доклад в столицу. Ответ так и не пришел, зато появились вы.

— Лестно, — кивнул я. — Но я тут ни при чем.

Магия восстанавливается со временем.

Не так быстро, как бы хотелось, и тем не менее.

У меня хватило маны лишь на одно простейшее заклинание.

— Determinatio, — прошептал я одними губами.

Всегда полезно проверить, нет ли в вашем бокале яда, утонувшего таракана или плевка лакея.

Удостоверившись, что Руфус предложил мне чистейший яванский шербет, я отвечал:

— Я уже год не виделся с императором. Думаю, вы и сами знаете его образ мыслей. Он пошлет не пешего мага в рубище, а Имперского Истязателя.

Руфуса передернуло.

Стало ясно — он сам уже об этом подумал. И очень надеялся, что ошибся, когда увидел меня.

— Изуверы, — чуть слышно прошептал он. — Чертовы живорезы! Когда я служил в столице, мы делали все, чтобы их Гильдию распустили. Для них нет ни Бога, ни совести, ни закона…

— Хорошо сказано, — кивнул я.

Шербет растекался по всему телу.

Я чувствовал, как затягиваются раны, уходит боль и возвращаются заклинания.

Славная штука.

— А главное, — искренне возмутился Руфус — их даже нельзя подкупить. Все, что им нужно, это проливать кровь и мучить людей… Животные и то лучше.