Денис Чекалов - Пламя клинка

— С глазу на глаз?

Огнард тут же насупился.

Хоть слова Димитриса вроде и были вежливы, но звучали они, как приказ боярина своему лакею.

— Ну хорошо.

Лицо воеводы стало каменным и холодным.

Он явно был из тех, кто не заводит любимчиков; но если уж невзлюбил, то больше шанса не даст.

— Слушаю, только быстро.

Я отъехал, не желая мешать им.

У высокой сосны я остановился. Юноша наклонился к Огнарду. Говорил тихо, но в звонком морозном воздухе его слова разносились достаточно далеко, и я мог их слышать.

— Али забыл, что сказал наместник? — злобно шептал Димитрис. — Он велел никого не вмешивать в это дело.

— Ба! — с презрением отвечал воевода. — Речь тогда шла об орках да коротышках-скарбниках; им и впрямь нечего знать, что в Малахите деется. А это, не видишь, что ль? Человек! К тому же герой войны; если кого о помощи попросить, так только его.

— Да почем ты знаешь, что ему можно доверять? — зашипел Димитрис. — Эка! Помахал медалькой железной. Так, может, он ее в столице купил, у инвалида какого; те же за гроши продают и ордена, и ленты имперские, лишь бы на кусок хлеба хватило, сам знаешь, что это так.

Воевода нахмурился еще больше.

Слова Димитриса ему не понравились, но именно потому, что юноша сказал правду.

Огнард вновь провел ладонью по бороде.

Видно, уже раскаялся в приступе откровенности, а значит, мне не придется расследовать убийство в вольном городе Малахит и встревать в разборки между стражниками и гвардией.

Это меня вполне устраивало.

Я и без голема-скакуна могу обойтись, дойду и пешком до города.

Но тут юноша совершил ошибку.

Тот, кто обрел победу, слишком часто ее теряет, пытаясь надавить лишний раз.

Димитрис, видя, что воевода колеблется, решил закрепить успех и тем самым все уничтожил.

— А даже если медаль его настоящая, — тихо прошептал юноша, — что с того? Ну может, служил он на этой Черной Реке, так сколько же лет прошло. Все эти герои войны…

Его губы скривились.

— Мало ли мы их вешали, когда я служил в столице! Сперва удивлялся: как, ветеран, с имперской медалью, и что же? Пошел в разбойники. А вешать их вели…

Рука Димитриса в стальной перчатке сжалась в тяжелый кулак.

— Каждый хотел на грудь себе ордена эти нацепить, чтобы, мол, видели, героя войны казнят! Так нам строго-настрого повелели, с них медали срывать и языки вырывать щипцами, чтоб хулы не кричали с виселки!

Лицо Огнарда от ярости побледнело.

Димитрис, не замечая этого, продолжал:

— Я у них часто спрашивал — почему? Ты ведь стране служил, государю-императору, как потом в разбойниках оказался?

— И что же, Димитрис, они тебе отвечали?

Воевода начал играть желваками.

Я понял, что невольно разбудил их старые раны, которые не заживут никогда, не позволяя этим двоим понять друг друга.

— Один так мне и ответил, не поперхнулся: «Как на Черной Реке мы невинных резали, так и сейчас режем. Ток раньше мы людей мочили именем императора, в обмен на железячки медальные, а вот теперь поумнели и золотишко берем».

Димитрис сверкнул глазами.

— Потом он за решетку схватился, близко-близко лицо поднес, да и говорит: «Не за то нас вешают, что мы людей губили, а токмо ради того, чтобы правду о Стоянии на Реке людям не смогли рассказать».

Юноша пару секунд молчал, словно перенесся туда, в затхлую сырую темницу, и смотрел в лицо приговоренному к смерти.

— Да, недаром-то шепчутся, что война та была неправедной, и гнали их потом от Черной Реки, этих недобитых героев…

— Да как ты смеешь, сопляк?! — зарычал от бешенства Огнард. — Люди, лучше тебя во сто крат, гибли на Реке, у Излучины, чтобы все вы, юнцы ощипанные, могли сладкий эль хлестать, заедать шербетом да девок сильфидских трахать.

Димитрис скрипнул зубами. Поднял кулак и поднес его к лицу Огнарда.

— Видишь печать на наруче? Знаешь, кто мой отец? Да одно слово мое — и тебя швырнут огнедышам.

Его лицо передернулось.

— Но в великанью задницу моего отца, и печать, и герб, и всю эту имперскую хрень. Я шесть лет служил в Патруле и с простого солдата начал. Может, как ты сказал, я и юнец ощипанный, но в бою бывал не меньше тебя…

Он спотыкнулся и быстро уточнил:

— …С оглядкой на наши годы; а ты, старикан, все видишь во мне мальчишку, глупого барчука, что не знает, с какой стороны за меч держаться.

Наклонившись к Огнарду, Димитрис процедил тихо-тихо:

— И уж тебе ли не знать, отчего меня из Столицы погнали, сюда, на кулички к гномам, у старого шестерить. Не хочешь замечать правды? Так черт с тобой.

Развернувшись, Димитрис поехал прочь.

— Что-то случилось? — спросил я, подъехав к Огнарду.

Тот провожал Димитриса взглядом.

— Да так…

Воевода процедил едва слышно:

— Прислали вот, сопляка из столицы на мою голову… И ведь не избавишься от него.

Огнард развернул крылатого скакуна.

Мы въехали в кованые ворота.

Стрелки с волшебными арбалетами стояли по стенам. Я заметил двух магов, не ниже шестого круга.

Третий стоял у въезда; когда последний из ратников оказался в крепости, чародей взмахнул руническим посохом, и ворота медленно затворились.

Яркая алая печать, сигил, воссияла на них, запечатав вход.

— Ехать далеко не придется, — сказал Димитрис.

В центре крепостного двора переливалось огромными рубинами широкое каменное кольцо — думаю, в нем легко уместился бы гарнизон.

— Занять места! — раскатисто велел воевода.

Ратники на боевых воронах выстроились в магическом круге. Огнард въехал туда последним, пропуская меня вперед.

— Кольцо непростое, — негромко пояснил он, — не каждому служить будет. Вот почему я дал тебе железного голема.

— Deito! — прокричал чародей, и каменный круг стал медленно поворачиваться.

Вспыхнули рубины, замелькали огни, и все вокруг закружилось, словно в снежном водовороте. Я видел, как лицо Димитриса исказилось, — он явно боялся магии.

Огнард оставался невозмутим.

Он давно смирился, что однажды умрет в седле, и больше не волновался, не прикидывал, когда и как это может произойти.

— Добро пожаловать в Малахит, — сказал Огнард.

Мир перестал кружиться.

Мы стояли на большой гранитной платформе, высоко над городом. Каменная стена в три ряда — один выше другого — окружала его.

Дозорные башни сверкали острыми шпилями, так молитвы жрецов быстрее доходили до неба.

На вершине у каждого сверкал драгоценный заговоренный камень, и во время боя перуны, попав в него, разлетались тысячью молний, разя вражескую армию.

— Разойтись! — велел Огнард. — Ты, Димитрис, проверь всех караульных на башнях.

— Слушаюсь, воевода.

Юноша кивнул, и лицо его стало мрачным.

Я понял — эта докука была излишней, и воевода велел своему помощнику заняться ею только для того, чтобы наказать за дерзкие речи.