Larka - Алмазный венец севера

Весна уже вступила в свои права полновластно и полностью. Зазеленели леса и трудолюбиво возделанные пейзанами поля, клумбы по обе стороны ведущей к крыльцу дорожки прямо-таки радовали взор дружно, как по заказу распустившимися первыми цветами. И настолько сладко сжало грудь каким-то сладко будоражащим чувством, кое только и бывает в конце весны — когда наступает та блаженная пора, когда уже не холодно но ещё не жарко, что леди Майя с неким смущением призналась сама себе, что в постели таки больше не улежит.

Благоверный уже третий год как сгинул где-то в безбрежном океане вместе со своим фрегатом Богоявление, так отныне что никто сопением и толканием не омрачал женский сон с соседней подушки. Впрочем, леди Майя особо не роптала — а если прислушаться к тихой, поющей в сердце радости, то в глубине души даже и благодарила Творца, что избавил женщину от этого грубого скота с длиннющей родословной. Свой долг перед родом и фамильной честью она выполнила, двух сыновей и дочь выносила под сердцем… но в своё время замуж её отдали против желания.

А если честно сказать, с благословления святой церкви попросту продали грубому и неотёсанному, но богатому мужлану.

Неслышной тенью леди набросила на плечи тёплый халат и выскользнула из спальни. Дремлющую в соседней комнате служанку она будить не стала, зачем… хозяйка немаленького, больше похожего на дворец дома неслышно и привычно направилась в свой путь.

Дочурка спала привычно разметавшись во все стороны, сладко и безмятежно, равно как и молодая девка из деревенских, что посапывала рядом в кресле. Однако, как ни осторожно мать поправила на дочери пёстрое детское одеяльце, служанка тут же встрепенулась и мягко подалась к кроватке… слышит-таки, начеку! И маркиза передумала наказывать девку.

— Пусть спит, ещё не время… — леди острожно убрала с лица дочери прядку, от которой во сне легонько морщился и подрагивал носик. И кивнув успокоительно то ли смутившейся служанке, то ли самой себе, неслышно отправилась дальше.

Братья спали крепко и спокойно, как спят только дети — и люди с чистой совестью. И то сказать — маркиза чуточку горько усмехнулась — вчера молодые отпрыски почтенного рода успели и разучить новый фехтовальный приём, и вдоволь погонять своих коней, и даже до полусмерти напугать некой выходкой горбатую ключницу Авдею. Умаялись… Но дежуривший у двери спальни барчуков старый Федул не спал — чистил свою саблю, полировал её и что-то неслышное ворчал в поседевшие усы. И на появление её милости поднялся да поклонился с эдакой присущей старым солдатам помесью уважения и гордости.

Тут проверять что-то или отдавать дополнительные распоряжения оказывалось излишним — старый отставной сержант словно нёс службу по-прежнему, и к своим обязанностям по воспитанию да обучению парнишек относился рьяно. Потому её милость оделила Федула чуть более милостивым обычного кивком и проследовала дальше.

Мимо спальни служанки, двоюродной свояченицы сестры, она прошла с нарочито ничего не выражающим лицом. Когда три года тому духовный брат оказался замечен в грешной связи с оною девицей, леди Майя блестяще нашла выход из положения.

— Святой брат — если вы не будете выходить за рамки приличий и делать кое-что по-прежнему втихомолку, я из ответной любезности не стану возражать, коль вы не приметесь совать нос куда вам не следует, — стоило признать, молодой священник намёки понимать умел.

В имении он не лютовал и чрезвычайным фанатизмом не отличался — а полновластная хозяйка всему с улыбкой и весьма благосклонно восприняла известие, что её седьмая вода на киселе благополучно обзавелась дочуркой и останавливаться на том вроде бы не собиралась. Слуги знали, конечно, что святой брат вопреки положенному ему по сану обету безбрачия ночевал в комнатушке девицы. Но, простим малым сим скромные грехи их — глядишь, святой брат потом отпустит нам и куда большие.

Постепенно ноги привели маркизу в раскинувшийся позади дома сад. И здесь она остановилась в ошеломлении — вот оно, то, из-за чего в непонятном томлении так сладко зашлось нынче сердце! И против воли замершая на низком крыльце знатная леди вспомнила прошлую пору, чуть больше года назад…

— Да что ж вы делаете! Разве ж так можно?

Досадливый оклик этот донёсся ранней весной из уныло плетущейся по главной улице поместья колонны оборванных пленных, которую солдаты гнали из предгорий хребта, отделявшего святое королевство от меднолобых еретиков. Маркиза как раз вышла в угол парка, чтобы лично руководить садовником и его помощником, уже принявшимися было корчевать разросшееся здесь непотребство, дабы привести это место в должное соответствие с представлениями хозяйки о порядке. Всего лишь в том году она переехала сюда из помпезно-пышного замка, подавлявшего сумрачным величием и до чирьев доводившего постылыми сквозняками…

Леди Майя на миг замерла, вычленила взглядом уже проворно захлопнувшую рот худощавую девицу, а затем повелительным жестом указала солдатам конвоя — сюда её!

— Объяснись, смердка, — сквозь зубы распорядилась знатная леди.

Светловолосая и какая-то изящная несмотря на лохмотья еретичка присела у нескольких тоненьких и едва выкинувших первые намёки на листики тщедушных прутиков и ласково погладила их.

— Как можно, ваша светлость? Это же майка, самый лучший сорт вишни… — далее полонянка поведала, что дерево это неприхотливое, ни в уходе, ни в особом присмотре не нуждается. — Лишь на пятый год макушку чуть обстричь, чтоб росло не вверх, а вширь — и всё.

Маркиза, как ни странно, заинтересовалась — и полюбопытствовала, а как насчёт вот тех вон, уже взрослых и ровно растущих деревьев?

— Шпанка и войлочная, — презрительно хмыкнула едва бросившая туда взгляд пленница. — Гнусность редкостная, а не вишня. Вроде и много дают, однако невкусные. Зато эта…

Она вновь погладила, казалось, так и ластящиеся к её тонким пальцам побеги и пояснила — майка даёт меньше ягод. Зато крупные, сладкие, тёмные и просто до неимоверности вкусные. Да и закрывать на зиму лучше её, запечатанные банки и кувшины не бродят и не взрываются. А уж сок из них, особенно свежий — от жизненной силы прямо играет!..

— Что здесь происходит? — из головы остановившейся невесть из-за чего да сбившейся в несуразную кучу колонны подоспели двое.

Плотненький святой брат в грубой, подпоясанной простой верёвкой рясе и с неизменной гладко выбритой тонзурой — и рослый паладин, который даже вдали от границы и в этот весенний день не снимал с головы полированный, больше похожий на округлое ведро шлем.

— Женщина, зачем мешаешь продвижению на марше? — загудел из прорези его голос.