Керстин Гир - Таймлесс. Изумрудная книга

Кто-то, кто, в конечном итоге, даже убил моего дедушку. Я покачала головой. Для меня все это было слишком много, но Гидеон еще не закончил.

— Какова бы ни была причина — может, твой дедушка даже поддержал идею послать Люси и Пола в прошлое с хронографом.

Я шмыгнула носом.

— Они могли взять меня с собой, — сказала я. — Еще до моего рождения!

— Чтобы родить тебя в 1912 году и растить под вымышленным именем? Незадолго до первой мировой? — Он покачал головой. — Кто бы взял тебя, если бы с ними что-нибудь случилось? Кто бы заботился о тебе? — Он погладил меня по волосам. — Я даже приблизительно не могу себе представить, как должно быть больно узнать такое о себе, Гвен. Но я могу понять Люси и Пола. Они могли положиться на твою маму, в ее лице у них был тот человек, который будет тебя любить, как собственную дочь, и воспитает в безопасных условиях.

Я кусала нижнюю губу.

— Не знаю. — Я села, совершенно обессилев. — Я вообще уже ничего не знаю. Я хотела бы повернуть время назад — пару недель пусть я не была самой счастливой девушкой в мире, но была… нормальной. Не путешественницей во времени. Не бессмертной! И уж точно — не дочерью двух подростков , живущих в 1912 году.

Гидеон улыбнулся мне.

— Да, но посмотри — есть парочка и положительных изменений. — Он провел бережно большим пальцем у меня под глазами, наверное, для того чтобы вытереть огромные лужи, полные туши для ресниц. — Я считаю, ты очень смелая. И… и я люблю тебя!

Его слова растворили тупую боль у меня в груди. Я обняла его за шею.

— Можешь повторить? А потом поцеловать меня? Так, чтобы я забыла обо всем остальном?

Гидеон опустил взгляд от моих глаз до губ.

— Я попытаюсь, — пробормотал он.

Его попытки были успешны. Если можно так сказать. Я, например, не возражала бы против того, чтобы провести так весь остаток дня и, может даже, всю мою жизнь — в его объятиях на зеленом диване в 1953 году. Но в какой-то момент он немного отстранился от меня, оперся на локти и посмотрел сверху вниз.

— Я думаю, нам лучше остановиться, иначе я за себя не ручаюсь, — сказал он, с трудом дыша.

Я ничего не сказала. Почему он должен чувствовать себя иначе, чем я? Разве что я вряд ли бы сумела остановиться. Я подумала, не стоит ли мне по этому поводу обидеться. Но долго размышлять на эту тему я не смогла, потому что Гидеон глянул на часы и подскочил как ужаленный.

— Э-э-э… Гвен, — сказал он торопливо. — Время почти вышло. Тебе нужно что-то сделать с прической — скорее всего, они уже собрались в кружок вокруг хронографа, чтобы встретить нас, когда мы вернемся.

Я вздохнула.

— О боже, — сказала я несчастным голосом. — Но нам еще нужно обсудить, что будет дальше.

Гидеон нахмурил лоб.

— Им придется отложить операцию, а может, мне удастся их уговорить отправить меня на оставшиеся два часа в 1912 год. Нам необходимо поговорить с Люси и Полом, причем срочно!

— Мы можем сегодня вечером вместе отправиться к ним, — сказала я, хотя мысль об этом вызывала у меня тошноту. Приятно с вами познакомиться, мама и папа.

— Забудь об этом, Гвен. Они никогда не пустят тебя со мной в 1912 год, разве что граф даст недвусмысленное распоряжение.

Гидеон протянул мне руку, помог подняться на ноги и неловко попытался разгладить волосы, которые он сам же и спутал.

— Как хорошо, что у меня дома случайно есть собственный хронограф, — сказала я, так небрежно, как только могла. — Который, кстати, прекрасно работает.

Гидеон уставился на меня.

— Что?!

— Да перестань. Ты знал — иначе как я могла встречаться с Лукасом?

Я положила руку на живот, где как раз возникло чувство, будто я катаюсь на карусели.

— Я думал, ты нашла какой-то способ встречаться с ним во время элапсации…

Гидеон растворился в воздухе. Я последовала за ним через несколько секунд, успев пару раз пригладить волосы.

Я была уверена, что когда мы вернемся, в комнате будет полно Хранителей, рассерженных самодеятельностью Гидеона (тайно я надеялась увидеть мистера Марли с синяком под глазом, стоящего в углу и настаивающего, чтобы на Гидеона надели наручники), но на самом деле меня встретила тишина. В комнате были только Фальк де Вилльер и мама. Она сидела на стуле и мяла руки. Это была жалкая картина. Она посмотрела на меня заплаканными глазами. На щеках были размытые пятна от туши для ресниц и теней для век.

— А вот и вы, — сказал Фальк. Его голос и выражение лица были нейтральными, но я не исключала, что под этим спокойным фасадом клокотал гнев. Его волчьи янтарные глаза странно блестели.

Гидеон, стоявший рядом со мной, непроизвольно выпрямился и поднял подбородок, готовясь получить головомойку. Я быстро схватила его за руку.

— Он не виноват, это я не хотела одна элапсировать, — зачастила я. — Гидеон не специально нарушил план…

— Всё хорошо, Гвендолин. — Фальк устало улыбнулся. — Сейчас многое идет не по плану. — Он потер лоб и искоса бросил взгляд на маму. — Нам очень жаль, что ты услышала наш разговор сегодня днем… что ты таким образом узнала… Мы совершенно не хотели такого… — Он опять посмотрел на маму. — Такую важную информацию следовало бы преподнести намного бережнее.

Мама молчала и изо всех сил старалась сдержать слезы. Гидеон сжал мою руку.

Фальк вздохнул.

— Я думаю, Грейс и тебе — вам есть, что сказать друг другу. Мы оставим вас одних, — сказал он. — Перед дверью стоит адепт, он отведет вас наверх, когда вы закончите. Ты идешь, Гидеон?

Неохотно Гидеон отпустил мою руку и поцеловал в щеку. При этом он шепнул: «Ты сможешь, Гвен. А потом мы поговорим о том, что ты прячешь у себя дома». Мне понадобилось все самообладание, чтобы не вцепиться в него и не закричать: «Прошу тебя, останься здесь». Я молча подождала, пока он и Фальк вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Потом повернулась к маме и попыталась улыбнуться.

— Меня удивляет, что они тебя допустили в святая святых.

Мама встала, шатаясь, как старуха, и криво улыбнулась в ответ.

— Они завязали мне глаза. То есть, он — с лицом, как луна. У него была разбита губа, и я думаю, что он поэтому затянул узел изо всех сил. Было ужасно больно, но я не рискнула пожаловаться.

— Знакомо. — Разбитая губа мистера Марли волновала меня весьма умеренно. — Мам…

— Я знаю, ты ненавидишь меня сейчас. — Мама не дала мне ничего сказать. — И я это понимаю. Абсолютно.

— Мам, я…

— Мне ужасно, ужасно жаль! Я не должна была позволить всему этому случиться. — Она сделала шаг ко мне и вытянула руки, чтобы тут же уронить их бессильно. — Я всегда так боялась этого дня! Я знала, что когда-нибудь он придет, и чем старше ты становилась, тем больше я боялась. Твой дедушка… — Она запнулась, но потом набрала побольше воздуха и продолжила: — «Твой отец и я собирались вместе тебе обо всем рассказать, когда ты подрастешь и сумеешь понять и принять правду».