И Сьюзен - Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни

Единственное, что не зажило, — раны в тех местах, где прежде были крылья. Я не вижу, что происходит с ними под бинтами, но, поскольку они все еще кровоточат, вряд ли дела обстоят намного лучше, чем два дня назад.

Я обдумываю возможные варианты. Если не удастся подкупить ангела, придется выбивать из него ответ пытками. Я готова на все ради моей семьи, но не знаю, сумею ли зайти столь далеко.

Но ему знать об этом не обязательно.

Теперь, когда он очнулся, стоит найти что-нибудь, чем можно его связать. Я направляюсь к выходу.

Выйдя из кабинета, я обнаруживаю, что над мертвецом в вестибюле кто-то успел поиздеваться. Кажется, будто он потерял все свое достоинство с тех пор, как я видела его в последний раз.

Кто-то положил одну руку трупа ему на бедро, другая как бы тянется к волосам. Длинные лохматые волосы торчат во все стороны, словно у казненного на электрическом стуле, рот измазан губной помадой. От широко раскрытых глаз, подобно солнечным лучам, тянутся нарисованные фломастером черные линии. Посреди груди, словно флагшток, торчит кухонный нож, которого не было час назад. Мертвеца изувечили с некой целью, которая могла прийти в голову только безумцу.

Мама нашла меня.

Состояние моей матери не столь устойчиво, как могло бы показаться. Степень ее безумия растет и падает без какой-либо предсказуемой периодичности или повода. Когда все хорошо, ты и не догадываешься, что с ней что-то не так. В такие дни меня мучит чувство вины перед ней — за мою злость и бессилие. Когда все плохо, я могу выйти из комнаты и найти на полу превратившегося в игрушку мертвеца. Хотя, если честно, она никогда раньше не играла с трупами, — по крайней мере, я такого не видела. До того как мир развалился на части, мама всегда была на грани, а зачастую и в нескольких шагах за ней. Но уход отца, а затем нашествие ангелов лишь ускорили процесс. Та часть разума, которая удерживала ее от прыжка во тьму, попросту перестала существовать.

Возникает мысль похоронить тело, но холодный разум подсказывает мне, что оно все еще остается лучшим отпугивающим средством. Любой находящийся в здравом уме человек, заглянув в стеклянную дверь, захочет бежать отсюда как можно дальше. Мы теперь постоянно играем в игру под названием «Кто безумнее и страшнее». И моя мать — наше тайное оружие в этой игре.

Я осторожно иду в сторону душевой, откуда слышатся звуки льющейся воды. Мама напевает навязчивую мелодию, которую, думаю, сама же и сочинила. Она часто пела нам, пребывая в полубессознательном состоянии, песню без слов, грустную и ностальгическую. Возможно, когда-то даже были слова, потому что каждый раз, когда ее слышу, представляю себе закат над океаном, древний замок и прекрасную принцессу, которая бросается со стены в грохочущие волны.

Я стою перед дверью душевой, прислушиваясь к мелодии. Судя по всему, очередной приступ безумия подошел к концу. Обычно мама пела эту песенку, заклеивая пластырем ссадины и порезы, которые сама же и нанесла нам в невменяемом состоянии.

В такие моменты она была с нами особенно нежна, и чувствовалось, что ей по-настоящему жаль. Думаю, таким образом она пыталась извиниться. Само собой, нам это мало помогало, но, возможно, именно так она давала понять, что всплывает на поверхность из тьмы, перемещаясь в серую зону.

Она постоянно напевала эту мелодию после несчастного случая с Пейдж. Мы так точно и не выяснили, что произошло. В то время дома были лишь Пейдж и мама, и только им известно, что случилось на самом деле. Мама потом несколько месяцев плакала, обвиняя во всем себя. Я тоже обвиняла во всем ее — а как могло быть иначе?

— Мама! — зову я через закрытую дверь душевой.

— Пенрин! — кричит она сквозь плеск воды.

— С тобой все в порядке?

— Да. А с тобой? Ты не видела Пейдж? Нигде не могу ее найти.

— Мы найдем ее, обязательно. Как ты меня нашла?

— Ну... просто нашла.

Мама обычно не лжет, но у нее есть привычка недоговаривать.

— Как ты нашла меня, мама?

Несколько мгновений слышен лишь шум воды, затем мама отвечает:

— Мне сказал демон.

Голос звучит неохотно, словно она чего-то стыдится. В нынешних обстоятельствах я бы даже могла ей поверить, вот только никто, кроме нее, не видит и не слышит своих личных демонов.

— Весьма любезно с его стороны, — говорю я.

На демонов обычно возлагается вина за все безумные поступки, которые совершает мать. Они редко удостаиваются похвалы за добрые дела.

— Пришлось пообещать, что я для него кое-что сделаю.

Честный ответ. И предупреждение.

Моя мать сильнее, чем может показаться на первый взгляд, и, если ее застигнуть врасплох, можно серьезно пострадать. Всю свою жизнь она думала о том, как защититься — незаметно подкрасться к нападающему, спрятаться от Того, Кто Следит, прогнать чудовище обратно в преисподнюю, прежде чем оно похитит души ее детей.

Прислонившись к двери душевой, я обдумываю варианты. Что бы она ни пообещала своему демону, вряд ли это что-то безобидное. И вполне возможно, весьма болезненное. Вопрос лишь в том, кому предстоит испытать боль.

— Сейчас возьму кое-какие вещи и засяду в кабинете, — говорю я. — Пробуду там день-два, но ты не беспокойся, ладно?

— Ладно.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты сидела в кабинете. Но не выходи из здания, хорошо? В кухне есть вода и еда.

Возникает желание сказать ей, чтобы была поосторожнее, но потом понимаю: это глупо. В течение десятилетий мама и без того вела себя крайне осторожно, береглась людей и чудовищ, пытавшихся ее убить. И вот, после Нашествия, наконец их встретила.

— Пенрин?

— Да?

— Пусть на тебе будет одежда со звездами.

Она имеет в виду желтые звездочки, которые вышила на нашей одежде. Я не смогла бы ее не носить, даже если бы захотела. Звездочки вышиты на всем, что у нас есть.

— Ладно, мам.

Несмотря на замечание насчет звездочек, речь ее звучит вполне осмысленно. Возможно, не стоит этому особо радоваться, после того как я увидела оскверненный труп.

Я не столь беспомощна, как обычная девочка-подросток.

Когда Пейдж было два года, мы с отцом, вернувшись домой, нашли ее на полу, всю переломанную. Мать пребывала в состоянии глубокого шока. Мы так и не смогли в точности выяснить, что произошло и как долго она стояла, оцепенев, над Пейдж. В течение нескольких недель мама плакала и рвала на себе волосы, не произнеся за это время ни единого слова.

Когда она наконец пришла в себя, первое, что она сказала, — я должна брать уроки самообороны. Ей хотелось, чтобы я научилась драться. Она отвела меня в школу боевых искусств и заплатила наличными за пять лет обучения.

Поговорив с сэнсэем, она выяснила, что существуют разные виды боевых искусств: тэквондо — для боя на небольшом расстоянии, джиу-джитсу — для схватки один на один, эскрима — для боя на ножах. Она проехала по всему городу, записывая меня на все эти единоборства, и не только. Уроки стрельбы из пистолета и лука, курсы по выживанию, сикхские лагеря, самооборона для женщин — все, что ей удалось найти.