Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц

— Вот так возьмет и падет?

— Учение ортодоксальной Церкви обречено, — ответил я честно. — Оно само себя изначально загнало в тупик и стоит лицом к стене, оставив выход за спиной. Они потерпят поражение.

Она презрительно искривила губы.

— Да? Посмотрим!

Я тоже поглядел на нее свысока и презрительно, хотя если подумать трезво, то апостольское довольно долго еще жило и побеждало, хоть и по мелочам, это потом начало резко сдавать позиции, но до того времени еще далеко.

— Жаль, — сказал я хвастливо, — что нельзя устроить религиозный диспут с Мунтвигом! Я бы его разложил на лопатке. Сам я собаку съел в размышлениях о природе высокого и возвышенного… Представляете, кто-то размышляет о женских прелестях, а я ломаю голову, сколько ангелов помещается на острие иглы, так как с этого вопроса начался процесс научного мышления! Я еще тот мыслитель! Такого, бывает, намыслю…

Она поджала губы и на всякий случай посмотрела свысока, а то вдруг где-то в моих словах запрятана шпилька, я же лидер темных сил, чего от меня еще ждать.

В шатер заглянул Норберт, бросил выразительный взгляд на принцессу.

Я махнул рукой.

— Говори. Если очень секретное, то потом попросту удавим принцессу во имя сохранения тайны.

Он сказал со вздохом:

— Увы, совсем не секретное.

Я тоже вздохнул с еще большим сожалением:

— Все равно говори.

— Захвачены двое лазутчиков, — доложил он. — Оба говорят, что нам навстречу двигается большая конная армия в составе рыцарей и тяжеловооруженных воинов, а также лучников и арбалетчиков. И они уже близко.

— Пленные были вместе?

— В том-то и дело, — сказал он озабоченно, — из разных отрядов.

Я нахмурился, произнес озабоченно:

— Большая конная армия?.. Откуда она могла взяться? Сколько до столкновения?

— Говорят, два-три дня.

Я нахмурился, покусал губы. Идей много, но не выловишь толковые среди бестолковых, все-таки соотношение одна к тысяче, а у меня в черепе больше трех не помещается, да и то какой-нибудь обязательно прищемишь хвост или лапу.

— Эту ночь отдыхаем, — велел я, — как обычно. Потом будет видно.

Он спросил озабоченно:

— Может быть, сразу начинать копать ров вокруг лагеря и сооружать вал? Частокол бы не помешал с бойцовскими башнями…

— Пусть люди отдыхают, — сказал я. — Рискнем! Если что, соорудить защитное кольцо успеем.

Он покосился на молча слушающую принцессу, она под его внимательным взглядом невольно подняла руку и коснулась кончиками пальцев своей тонкой, почти лебединой шеи, словно уже ощутила его беспощадные длани.

— Хорошо, — сказал он. — Лишь бы не оказались гораздо ближе.

— А наши разъезды на что? — спросил я. — Не исчезают же? Если возвращаются и докладывают, то все в порядке, враг не близок. Я не верю, что колдуны могут спрятать целое войско в незримости так, что наши священники и алхимики ничего не заметят.

— Тоже не верю, — ответил он сдержанно, — хотя кто знает… Мы вторглись в неведомые земли.

Принцесса проводила его насмешливым взглядом, а когда за ним опустился полог, тихонько фыркнула.

— Что не так? — спросил я.

— Неведомые, — передразнила она. — Как будто это необитаемые… Здесь вполне ведомые.

— Для нас неведомые, — уточнил я.

— Вас можно не принимать во внимание, — сообщила она.

— Почему?

Она пожала прямыми плечами здоровой юной девушки.

— Мунтвиг завоюет ваши земли.

— Знаете, — сказал я, — перед тем как лечь спать, я пошлю людей, пусть наловят для вас целое корыто раков.

Она в изумлении вскинула брови.

— Зачем?

— Будете их учить свистеть, — сказал я. — Так что ложитесь спать, а я пойду распоряжусь насчет этих членистоногих.

Осталась она с раскрытым ртом или захлопнула, я смотреть не стал, вышел из шатра подчеркнуто уверенный и властный. Воины укладываются спать у костров, кое-кто еще ужинает, некоторые с раздражающим вжиканьем точат мечи, на них шикают, грозятся побить морды.

Часовые встревожились, когда я сказал, что мне для мыслительного процесса нужно пройтись вне лагеря, но пусть не тревожатся, все путем, далеко не отойду, посижу вот тут в высокой траве и вернусь…

В траве я в самом деле сел, потом лег, пробрался по низинке в крохотную ложбинку, а оттуда уже взметнулся птеродактилем, чуточку изменив внешность под достаточно известный вид хищных падальщиков с неприятным запахом и отвратительным несъедобным мясом.

Вид с высоты прекрасен… ну, наверное, говорят же так, и я скажу, зачем без надобности выбиваться из стада, это не столько необходимый конформизм, как простейшая уживаемость. Если сосед говорит, что сегодня прекрасная погода, мы всегда соглашаемся и поддакиваем и никогда не говорим, что погода сегодня говно, так не принято, это демонстрация то ли детского бунтарства, то ли неумения вести себя в обществе…

Так что серебристый лунный свет заливает, высвечивает, очерчивает таинственность, налет мрачной тайны, Луна — солнце мертвых…

На третьем гигантском круге вокруг лагеря я сообразил, что это были не простые перебежчики, а умело заброшенная деза. У Мунтвига, значит, с этим дело тоже поставлено неплохо, а мнение о дуболоме, собравшем несметную орду и прущем на Юг, чтобы пограбить, увы, постепенно рассеивается.

Утром я уже писал, со злости ломая перья: «Ваше императорское величество, при всем желании не могу принять этот бесценный, без всякого сомнения, дар, ибо это у пчел можно красть мед и не чувствовать стыда, а незаконно присвоить женщину, принадлежащую другому, — это нечестно…»

Военачальники собирались в шатер, позевывая, Альбрехт заглянул в написанное, сказал быстро:

— Напишите, «не по-христиански». Мунтвиг всерьез мнит себя христианином, это на него подействует точнее.

Я зачеркнул «нечестно», ибо что такое честно, когда имеем дело с женщинами, написал «не по-христиански» и добавил «и не по-мужски» на тот случай, если он мужчина, все-таки не все носящие штаны — мужчины. Зачитал вслух.

Герцог Мидль посмотрел на меня со странным выражением, уж и не знаю, что подумал, но сказал вполне корректно:

— «Принадлежащую другому» тоже не совсем. Она же ему еще не принадлежит?

Сулливан прорычал:

— Лучше написать «предназначенную для использования другим». Это будет точнее.

— «Предназначенную», — согласился я, — лучше, а вот «для использования» — это как-то честно и по-мужски в лоб, прямо и точно, но мы же не вслух, а на бумагу! Там надо осторожнее, точность может выглядеть оскорбительной, нужно пофуфырить словами, это называется галантностью и вежливым обхождением, морды малограмотные!

Альбрехт заметил:

— Тогда просто вычеркнуть «для использования», это и так понятно, а «предназначенную» достаточно емко, хотя… не мешало бы добавить еще что-нить поубедительнее.