Робин Ла Фиверс - Жестокое милосердие

Наутро Луиза входит ко мне, как-то по-особому улыбаясь. В руках у нее кувшин горячей воды. После ухода Дюваля я так и не заснула, и она застает меня вполне бодрствующей.

— Доброе утро, дорогая!

— Доброе утро, Луиза! — Я потягиваюсь и вылезаю из-под одеяла. Мое полотенце унес Дюваль, так что вместо обтирания я зачерпываю воду горстями и плещу на лицо. — Мои вещи не привезли? — спрашиваю я, торопливо промокая руки и лицо подолом рубашки.

— Нет, барышня, еще не привезли, — отвечает она, расправляя покрывала.

— Значит, придется сегодня надевать темно-серое платье.

Луиза молчит, и я оглядываюсь. Мортейн милосердный! Она рассматривает кровавый потек на простыне! Могу представить, что она себе вообразила.

Делая вид, будто ничего не произошло, я спешу в гардеробную. Луиза присоединяется ко мне, на лице материнская забота.

— Госпожа в самом деле уверена, что хорошо себя чувствует и готова к дневным трудам? Может, еще воды принести? Или приказать, чтобы ванну наполнили?

— Спасибо, — говорю я. — Никогда еще не чувствовала себя так отменно!

Пожилая женщина гладит меня по руке.

— Все будет хорошо, — понизив голос, обещает она. — Поверь, эта боль ненадолго.

Тут я окончательно убеждаюсь: увидев кровавое пятно на простыне, она сделала именно тот вывод, которого я страшилась больше всего. Я жарко краснею.

Докажи теперь кому, что мы с Дювалем не любовники!

Дюваль завтракает в зимней гостиной. Я вхожу, и слуга пододвигает мне стул. Я чопорно сажусь. Мне стыдно оттого, что Дюваль видел, как я плачу, напуганная дурным сном, словно дитя малое. А еще я никак не могу забыть его кожу, которой касалась пальцами, когда я промывала ему царапину. И очень боюсь, что вся смесь чувств ясно отражается у меня на лице.

Он вежливо осведомляется:

— Как спалось?

Я рискую бросить на него взгляд: это что, насмешка? Но в глазах у него никакого злорадства, только забота, и она кажется мне искренней.

Я могу увернуться от удара и отвести от себя нож. Я знаю двенадцать способов спастись от удушающего захвата или гарроты. Но доброта? От доброты у меня нет обороны. Я беззащитна против нее.

— Спала сном младенца.

Произнося эту наглую ложь, я подчеркнуто рассматриваю его ворот.

Дюваль разглаживает складочку на стоячем воротнике, который он предпочел в это утро:

— Чего доброго, введу при дворе новую моду!

Я вздергиваю подбородок и проглатываю извинения. Нет уж! Сам виноват! Нечего прокрадываться в мою спальню посреди ночи.

— Я еще не получала никакой весточки от настоятельницы, — говорю я ему. — А тебе канцлер Крунар не писал?

Его лицо мгновенно становится очень серьезным:

— Нет, а с чего бы ему писать?

Я пожимаю плечами и беру грушу с большого деревянного блюда:

— В Геранде уже три дня. Настоятельница отправила меня сюда в такой спешке, что я, право, удивляюсь, почему от меня до сих пор не потребовали послужить святому.

Дюваль откидывает голову и хохочет:

— Ну и кровожадна ты, как я погляжу.

Я разрезаю грушу. Золотистая шкурка легко распадается под ножом. На тарелочку капает ароматный сок.

— Кровожадность тут ни при чем. Если я чего и жажду, так только потрудиться ради Мортейна. Меня ведь именно для этого сюда и прислали.

— Тоже верно, — соглашается он.

— Что у нас на сегодня намечено?

Он слегка поднимает бровь:

— Что касается меня, то ко двору прибыл посыльный, ждет встречи со мной.

Моя рука с ножиком замирает в воздухе.

— Кто он?

— Не знаю пока. Не пожелал назваться, лишь повторяет, что будет говорить только со мной. Поэтому ты останешься здесь. Полагаю, найдешь, чем заняться.

Я крепко сжимаю маленький нож:

— Господин мой, я неплохо умею прятаться. Не помешаю тебе нисколько.

— Да, но я обещал гонцу встречу один на один. Я не могу отступить от данного слова.

Я снова режу грушу. Длинные ломтики получаются идеально ровными.

— Помнится, аббатисе ты тоже кое-что обещал.

— Но я же не говорил, что ты не узнаешь, какое послание он привез. Я всего лишь пообещал ему встречу без свидетелей. И кстати, ты сама мне о многом не… Боже милостивый!

Я встревоженно поднимаю глаза:

— Что такое?

Он указывает на мою тарелочку:

— Ты же вроде резать ее собиралась, а не потрошить!

Оказывается, я превратила грушу в тонкие ленточки.

Откладываю нож и тянусь за куском хлеба.

— Если жаждешь действия, — говорит Дюваль, — я велю кому-нибудь из конюхов устроить тебе верховую прогулку. Или можешь заняться, — он поводит рукой в воздухе, подыскивая какое-нибудь «приличное» девичье занятие, — например, вышиванием.

Я холодно смотрю на него:

— Терпеть не могу иголки. — И после паузы добавляю: — Если только не нужно их втыкать в основание черепа.

Уголки его губ ползут вверх, и я, затая дыхание, жду: опять рассмеется? Но он не смеется, и это некоторым образом разочаровывает меня.

— Тогда, — говорит он, — почитай труд по истории, их много у меня в кабинете. И вообще, в обители тебя должны были научить, чем при случае занять утро. Вот и используй свой навык!

С этими словами он поднимается и уходит, оставляя меня жевать расчлененную грушу и тихо кипеть.

Итак, мне приказано сидеть и ждать, словно я собака какая! Кто, спрашивается, отвечает за мое святое служение, я или он? Помимо прочего, матушка настоятельница наверняка захочет узнать, что там у них за тайная и срочная встреча. Раз он не желает допустить меня к ней, значит замышляет обман! Ведь, когда все произойдет, я буду вынуждена верить ему на слово!

Я решительно встаю и иду разыскивать свой уличный плащ.

Я пускаюсь в дорогу пешком. Если брать на конюшне лошадь, только зря время потрачу, да и лишнее внимание привлекать незачем. Я ведь не знаю, насколько слуги Дюваля верны своему господину и как далеко они способны зайти, претворяя в жизнь его волю.

Утренний воздух свеж и прохладен; лавочники Геранда только-только распахивают ставни. Прилежные служанки и домохозяйки идут за припасами на рынок. Никто не обращает на меня никакого внимания.

Достигнув дворца, я без особого труда проникаю вовнутрь. Придворные, вельможи и разного рода просители входят и выходят, как им заблагорассудится. Кроме того, я подозреваю, что стража запомнила меня со вчерашнего вечера, хотя полной уверенности нет.

А вот как я собираюсь выследить Дюваля и его таинственного визави, это уже вопрос посерьезнее.

Некоторое время я стою в просторной прихожей, пытаясь мысленно воссоздать план дворца. Начиная более-менее понимать, где тут что, я припоминаю слышанное о личных покоях Дюваля. Спорю на что угодно — встреча назначена именно там!

Я прошу часового указать мне направление и торопливо поднимаюсь по лестнице. Дворец много больше деревни, в которой я выросла, и несоизмеримо запутанней. Сколько тут коридоров и закоулков, а дверям и вовсе счета нет! Вскоре я оставляю попытки самостоятельно что-то найти и останавливаю пробегающего мимо мальчишку-пажа. Даю ему монетку за услугу и еще одну — за обещание крепко держать язык за зубами, и мальчик провожает меня до самой двери.