Вячеслав Перевощиков - Воевода

Старейшины удовлетворенно кивнули головами. Такой поворот дела их устраивал.

– Но помни, хазарин, никто не должен знать, что здесь случится сегодня ночью! – ввернул свое слово недоверчивый Куеля.

– Можешь не сомневаться, князь! – Обадия позволил себе улыбнуться наглой бесстыжей улыбкой пройдохи, который удачно обтяпал свое дело и больше ни о чем не хочет думать. – Можешь не сомневаться; все будет, как надо!

«Как надо мне!» – добавил он про себя, насмехаясь над детской наивностью обретенных союзников. «Серебришка подзаработать захотелось? – теперь его язвительный иудейский ум продолжал издеваться над теми, кто должен был сослужить ему службу и кого он собирался использовать. – Ах, если б вы знали, как зарабатываются настоящие деньги, вы бы не шатались по степям на грязных лошадях, а... – он еще раз усмехнулся, радуясь ловкости своего ума, – а сидели бы где-нибудь в городе, в лавке ростовщика, но тогда бы вы уже не были печенегами, а были бы иудеями, что, конечно, просто невозможно».

Весть о том, что сегодня ночью будет нападение на русский караван, пронеслась по печенежскому стану, как степная буря, которая загоняет людей в свои дома, чтоб они сидели там и не высовывались. Так и теперь, прежде шумное и полное неугомонной ребятни, поселение кочевников вдруг словно обезлюдело. Перепуганные матери загнали всех детей по домам, едва сторожа сообщили о приближении русов. Русские считались теперь обреченными, а по древнему поверью взять что-либо у обреченного означало навлечь на всю семью беду. Купцы же всегда одаривали детей какой-нибудь мелочью: то игрушкой, то пряничком, к неописуемому восторгу полудикой детворы, и потому день, когда приходит караван, был долгожданным праздником. А теперь все словно вымерло, и только в щели пологов юрт выглядывают перепуганные глаза.

Куеля забыл про это поверье и не сразу сообразил, что произошло. Он уже начал хмелеть от кумыса, который в кругу старейшин пил во славу богов и их рода. Хазарина он тоже заставил выпить с ним и не одну чашу кумыса; вначале за взаимную пользу их договора, потом за крепость их дружбы, за него и за каганбека, за удачу в бою и потом еще за что-то. За что он потом пил, он уже плохо помнил, но ему стало интересно, когда эта хазарская лиса захмелеет и упадет на подушки, как пьяная свинья.

– Князь, скоро придут русы, – твердил Обадия в который раз. – Ты не должен пить, иначе ты не сможешь вести воинов в бой.

– Мои воины не дети, чтоб их куда-то вести, – пьяно усмехаясь, отвечал Куеля. – Воины кангар, как соколы – им только скажи «лети и бей», и они сокрушат любого!

– Пей, хазарин, за доблестных кангарских воинов, за их священные сабли [26] Есть мнение, что сабли принесли в Европу именно печенеги. ! – Куеля махнул слуге рукой, и тот, мигом сообразив, что от него хотят, плеснул в чаши еще немного хмельного напитка.

Тут вбежал воин и, припав на одно колено, как того требовал обычай, взволнованно заговорил:

– Князь, русы идут, их караван уже совсем близко!

– Пусть идут, – Куеля еще раз махнул рукой. – Мы им нальем тоже! Помню, в прошлый раз мы с ними так погуляли... – он икнул, – в общем, они хорошие ребята, и пьют, как лошади.

Князь разом осушил свою чашу и крикнул воину, принесшему весть и все еще склоненному у входа в ожидании приказов:

– Отвези русам бурдюк лучшего кумыса и зови их всех в гости! Ступай!

Обадия, который не выпил чашу, а незаметно вылил ее содержимое в широкий рукав, был совершенно трезв и потому пришел в ужас от распоряжений порядком загулявшего князя. Ведь, если Куеля выпьет с русами, то тогда по древнему обычаю они сразу становятся гостями, и ни один печенег не притронется к ним даже пальцем, опасаясь навлечь на себя гнев богов и покрыть позором свой род. Посол схватил князя за рукав и стал ему говорить тихо, но настойчиво:

– О, великий князь кангар, прошу тебя послушать мой добрый совет и не звать в гости русов. Я позволю себе напомнить, что ты хотел сегодня убить этих русов и взять их серебро себе, как награду своим доблестным воинам.

– Как, убить? – Куеля уставился на посла осоловелыми глазами. – А с кем же я пить и пировать буду? С тобой, что ли? С тобой, хазарин, пить неинтересно. Ты какой-то деревянный, зыркаешь своими хитрыми глазками и совсем не хмелеешь.

Тут до Обадии наконец-то дошло, что он перемудрил самого себя, что Куеля будет пить до тех пор, пока либо сам не свалится, либо не увидит, как он упадет.

Тем временем князь схватил чашу хазарина, и тут же проворный слуга плеснул в нее немного кумыса и хотел было уже отойти, но Куеля, с неожиданной для пьяного проворностью, перехватил руку наливальщика и заставил кумыс литься до тех пор, пока чаша не наполнилась до самых краев.

– Пей, хазарин, из рук кангарского князя, – начал торжественно Куеля. – Великой чести ты удостоен. Так выпей же за доблестных кангарских воинов!

– Мы только что пили за них, – втягивая голову в плечи, промямлил хазарин.

– Ты не хочешь пить за моих воинов?!

– Хочу, хочу. Отчего же не выпить еще разок.

– Так пей же!

– Уже пью, – зашлепал губами хазарин.

Куеля с раздражением придвинул чашу к самым губам посла:

– Что ты там лакаешь, как киска? А ну-ка, раскрой рот пошире и пей, как мужчина! А не то я волью тебе в глотку целый бурдюк.

Угроза возымела действие, и хазарин задергал кадыком, торопливо проглатывая пьянящий напиток. Когда чаша под одобрительные возгласы опустела, Обадия притворно повалился на подушки, но очень скоро почувствовал, что сознание его туманится и что притворяться уже незачем. Он был пьян, как и все остальные, с одной лишь разницей: печенеги шумели и кричали что-то, а он просто лежал, как мешок тряпья.

– Я хочу выпить с русами! – закричал Куеля.

«Вот сейчас он выпьет с русскими, – подумал Обадия, – и тогда все пропало».

– Где купцы?! – продолжал шуметь князь. – Я же велел звать их в гости!

Тут вошел посланный воин и, преклонив одно колено, заговорил испуганно:

– Мой князь, я передал твой дар и твое приглашение русским купцам, но они встали за бродом и отказываются прийти.

Едва воин договорил эти слова, как вперед выступил купец, который вошел, видимо, вместе с воином, но остался стоять у входа, незаметно присматриваясь ко всему и выжидая удобного момента, чтобы сказать и свое слово. Теперь он представил к всеобщему обозрению свои дорогие одежды, окладистую бороду, как свидетельство его достоинства, и, поклонившись в пояс, важно заговорил:

– Благородный князь! Только несчастье, постигшее нас, не позволяет принять твое приглашение. Русские купцы благодарят тебя за твой щедрый дар и просят принять ответный подарок.