Вячеслав Перевощиков - Воевода

Невидимый в темноте кустарник больно хлестнул Руську по ноге своей колючей веткой, словно предупреждая, что владения ровной, как стол, степи здесь кончаются, и начинается царство склонов, осыпей и таинственных вершин.

Холм только издалека казался гладким и покатым. Когда кони стали подниматься к вершине, оказалось, что заросли кустарника и высокой жесткой травы покрывают весь склон, и вся его земляная спина была похожа на мохнатую шкуру огромного спящего зверя, в лохматые космы которого тьма вплела свои черные косы. В бледном свете звезд все это казалось сплошной непроходимой стеной, грозной и неприступной, но отрок смело послал своего коня вперед, и твердыня мрака рухнула перед ним под треск ломаемых веток и хруст мнущихся стеблей невидимого в ночи бурьяна.

Девушки гуськом последовали за своим защитником. Колючие ветки облепили их со всех сторон, непрестанно дергая невидимыми цепкими ручками подолы одежды. Лошади фыркали и вздрагивали, продираясь через сплетение веток и трав. Наконец, ближе к середине склона, заросли поредели и под копытами лошадей захрустели камни осыпи. Молодой воин нетерпеливо хлестнул плетью по лоснящемуся от пота крупу коня и вскоре оказался почти на самой вершине холма, у отвесной стенки возвышавшейся там скалы. Здесь он невольно остановился, прислушиваясь к безмолвию ночи. Лицо его ощутило дуновение странного глубинного холода, исходящего из самой середины каменной стены. На миг ему показалось, что кто-то стоит прямо перед ним, прячась в густой мрак, плотным облаком окружавший скалу. Потом он решил, что среди каменных складок затерялся лаз в пещеру, и именно оттуда исходит это странное холодное дыхание. Наконец, чтобы развеять все свои сомнения, он ударил тупым концом копья прямо в каменную стену перед собой. Раздался гулкий звук брошенного в колодец камня, словно где-то, внутри скалы, закачалось многоголосое эхо. Отроку это показалось странным, и он ударил еще раз, но чуть посильней. Пустота внутри скалы вновь отозвалась чистым и приглушенным звуком каменного барабана.

– Наверное, это стенка пещеры, и у нее недалеко должен быть вход, – сказал он тихо. – Сейчас я попробую его найти, и тогда мы сможем спрятаться там.

– Как же мы найдем в такой темноте? – удивилась Руська.

– Я знаю один заговор, – прошептал отрок и начал говорить странные слова:

Отрок замолчал, и в наступившей тишине было слышно, как тяжело дышат и всхрапывают кони. В молчаливом ожидании прошла минута, но ничего не происходило.

– Это все? – удивилась боярышня.

– Нет, – смутился молодой воин, – там еще были слова, но они нам не нужны.

– Почему не нужны? – не унималась девушка.

– Они не подходят по смыслу, – устало отвечал отрок, – а лишнее слово может и навредить.

– Если бы это слово было лишним, ты бы уже нашел вход в свою пещеру, – съязвила Русана.

Отрок хотел было ответить, что еще как бывают лишние слова, и даже рассказать какой-нибудь случай про это, но времени не было, и он только устало вздохнул в ответ.

– Ладно, – сказал воин после некоторого раздумья и начал читать все сначала:

На последних словах он еще раз ударил тупым концом копья в каменную стену. Эхо запрыгало по каменным стенкам, постепенно угасая, но вдруг звук эха перестал затихать, а остановился на одной подвывающей жалобной ноте.

– Что это? – испугалась Руська.

Ледяное дыхание от скалы вдруг обдало всех так, что люди невольно поежились, а кони под ними попятились, вздрагивая мелкой дрожью.

– Что это? – снова спросила Руська, начиная понимать, что там, внутри, живет таинственная и неведомая страшная сила, спрятанная совсем рядом, за тонкой перегородкой из камня.

То, что перегородка тонкая, поняли все сразу, потому что дикий нечеловеческий ужас начал просачиваться через камень, расползаясь вокруг по липким щупальцам тьмы, облепившим скалу. Птицы, ночевавшие на вершине скалы, вдруг с шумом взмахнули черными крыльями и разом поднялись над утесом черной колыхающейся тучей. Мир вокруг затаился и притих, превратившись в одну напряженную тишину, которая нарушалась только легким свистом воздуха, рассекаемого испуганными крыльями. Казалось, что это оцепенение будет продолжаться вечно или пока не случится что-то страшное, но Провид, словно сбросив с глаз пелену, очнулся и, дернув за повод коня Русаны, заторопился.

– Едем отсюда быстрее, – зашептал он тревожно. – Быстрей же, а не то...

Он не договорил, но весь его вид и голос были красноречивее любых слов. Девушка сжалась в комочек, во все глаза глядя на юношу и стараясь не пропустить ни одного движения своего спасителя. По сторонам она даже не смотрела, поскольку все равно ничего не видела в темноте, но провалы тьмы ее страшили, и она старалась изо всех сил, по крайней мере, их не замечать.

– Скорей же! – вновь услышала девушка срывающийся голос отрока, поражаясь тому, что его движения все еще остаются такими же медленными и осторожными, и его конь не мчится вперед стрелой. Но ничего не сказала, вдруг ощутив, что и ее движения стали такими же медленными, словно пространство и время, сжавшись многократно, слились в один тягучий сгусток, который, обволакивая все вокруг, превратил мир в некое подобие сна.

Лишь через десяток шагов конь отрока рванулся вперед, и повод коня Руськи резко натянулся. Они помчались сумасшедшей рысью по влажному мерцанию каменистого склона холма. Только оказавшись опять у подножия земляной горы, все трое остановились, тяжело переводя дыхание.

– Что это было? – вновь спросила она растерянно.

Провид некоторое время тяжело молчал.

– Теперь, наверное, уж все равно, – выдавил он из себя.

– Что, все равно? – испугалась Руська.

– Жизнь моя кончена, – бросил Провид небрежно.

– Что ты такое говоришь?! – возмутилась Руська. – Мы же ушли от погони! Печенеги далеко, и им нас не догнать, а ты....

– Каждый воин, – оборвал ее отрок, не дав договорить, – каждый воин чувствует свою смерть. Так вот и я...

Голос его оборвался порванной струной, и боярышня вдруг поняла, что тот леденящий душу холод на вершине холма имеет какое-то отношение к смерти. И к нему, этому молодому парню, ее спасителю.

– Так вот, сегодня я умру. Это случится. И знаю я это совершенно точно. В конце концов, – он печально усмехнулся, – недаром же меня зовут Провидом.