Керстин Гир - Таймлесс. Рубиновая книга

— Это… э-э-э… просто не укладывается в голове.

— Наши учёные говорят, что это возможно, генетические… э-э-э… над…

Граф поднял руку, чтобы остановить Гидеона.

— Знаю, знаю. По законам науки это представляется возможным. Но у меня, тем не менее, нехорошее предчувствие.

Тут ему не легче, чем мне.

— Значит, по-французски не говорите? — спросил он, на этот раз по-немецки. Немецкий шёл у меня немного лучше (твёрдая четвёрка несколько лет подряд), но здесь тоже обнаружились пробелы.

— Почему она так плохо подготовлена?

— Она вообще не подготовлена, маркиз. Она не владеет иностранными языками, — на этот раз Гидеон говорил по-немецки. — В другом отношении она тоже совершенно… э-э-э… Шарлотта и Гвендолин родились в один день. Но ошибочно считали, что она родилась на один день позже.

— Но как можно было упустить это из виду? — наконец я поняла всё предложение до последнего слова. Они снова перешли на английский. Граф говорил по-английски совершенно чисто, без акцента.

— Почему у меня закралось подозрение, что хранители в вашем времени несерьёзно подходят к поставленным задачам?

— Мне кажется, ответ содержит вот это письмо, — Гидеон вытащил запечатанный конверт из внутреннего кармана своего сюртука и передал его графу.

Меня сверлил его изучающий взгляд.

… Расстрой их подлые уловки, на Тебя возлагаем нашу надежду, Боже, храни всех нас…

Улучив момент, я переключилась на двух других мужчин. Кажется, у лорда Бромптона пробелов было ещё больше (его рот над вторым и третьим подбородком немного приоткрылся, вид у него был глуповатый). А другой мужчина, господин Ракоци, сосредоточено изучал свои ногти на руках.

Он был совсем молодым, на вид около тридцати лет, у него были тёмные волосы и худое вытянутое лицо. Он мог бы выглядеть совсем даже неплохо, но его рот перекосила дикая гримаса, как будто он попробовал на вкус что-нибудь противное. У его кожи был болезненный бледноватый оттенок.

Я принялась гадать, не нанёс ли он на лицо светло-серую пудру. Но вдруг он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Они были глубокого агатово-чёрного цвета, я не могла понять, где заканчивается радужка и начинается зрачок. Вид у этих глаз был странный, мертвенно-неподвижный, но я не могла сказать, почему. Машинально я снова запела про себя «Боже, храни Королеву». В это время граф разломил сургучную печать и развернул письмо. Со вздохом он начал читать. Время от времени он поднимал голову и поглядывал на меня. Я не двигалась с места.

…Твои избранные дары благоволи излить на неё…

О чём говорилось в этом письме? Кто его написал? Лорда Бромптона и Ракоци, похоже, не меньше моего интересовали ответы на эти вопросы.

Лорд Бромптон вытянул свою толстую шею, чтобы хоть мельком увидеть написанное, в то время как Ракоци больше сосредоточился на выражении лица графа. Вероятно, этот мерзкий изгиб губ у него врождённый.

Когда Ракоци опять повернулся ко мне лицом, все волосинки на моих руках встали дыбом. Глаза его выглядели как две чёрные дыры, но теперь я поняла, почему: в них не теплилось ни малейшей искорки, даже слабого отблеска, который придаёт глазам живой вид. Это было не просто странно, это скорее походило на кадр из фильма ужасов. Я была рада, что между мной и этими глазами сохранялось по меньшей мере метров пять.

— Сдаётся мне, твоя мать довольно твердолобая особа, не так ли, дитя моё? — граф закончил читать и сворачивал письмо в трубочку. — Мы можем лишь строить догадки, каковы были её мотивы, — он подошёл немного ближе. Под его сверлящим взглядом я не смогла больше вспомнить ни слова из гимна.

Но вдруг я увидела то, чего в паническом страхе не замечала раньше: граф был стар. Несмотря на то, что глаза его излучали сильнейшую энергетику, осанка была прямой, а голос — молодым и живым, нельзя было не заметить следы старости в его облике. Кожа на лице и руках была мятой как пергамент. Сквозь неё просвечивали голубые вены. Морщины были заметны даже сквозь густой слой пудры. Возраст придавал ему хрупкость, из-за него граф почти вызывал сочувствие.

Во всяком случае, я вдруг резко перестала его бояться. Он же всего на всего старик, даже старше моей бабушки.

— Гвендолин не осведомлена о мотивах её матери, равно как и не знакома с событиями, которые привели к подобному положению дел, — сказал Гидеон. — Она в совершенном неведении.

— Странно, очень странно, — сказал граф, медленно обходя вокруг меня. — Мы действительно ни разу ещё не встречались.

Конечно же не встречались, а как бы мы, интересно, могли встретиться?

— Но тебя бы здесь не было, не будь ты рубином.

Магией ворона он наделён,

Венчает он Круг и Начало Времён.

Он закончил свой обход, встал точно напротив меня и посмотрел мне прямо в глаза.

— Какова твоя магия, девочка?

… И да дарует нам повод воспевать сердцем и голосом…

Ах, ну что же я творю! Это же простой старичок.

Мне надо было всего-навсего вести себя вежливо, а не пялиться на него, как парализованный кролик на змею.

— Я не знаю, сэр.

— Что в тебе особенного? Поведай мне!

Что во мне было особенного? Кроме того факта, что уже два дня я путешествовала в прошлом? В моём ухе снова зазвенел голос тёти Гленды: «Ещё в раннем детстве было видно, что Шарлотта рождена для высшей цели. Её нельзя сравнивать с обычными детьми».

— Мне кажется, во мне нет ничего особенного, сэр.

Граф прищёлкнул языком.

— Возможно, ты и права. Это всего лишь стихотворение. Стихотворение сомнительного происхождения, — казалось, он вдруг потерял ко мне всякий интерес и снова развернулся к Гидеону.

— Сын мой. Я в полнейшем удивлении читаю о твоих достижениях. Разыскал Ланселота де Виллера в Бельгии! Вильям де Виллер, Сесилия Вудвилль — обворожительный аквамарин — и близнецы, с которыми я никогда не познакомлюсь — тоже на крючке. И только представьте себе, лорд Бромптон, этот юноша посетил даже мадам Жанну д’Юрфэ, урождённую Понткаре, в Париже, и уговорил её дать немного крови.

— Вы говорите о мадам д’Юрфэ, которой мой отец благодарен за дружбу с мадам Помпадур и, в конце концов, за знакомство с вами?

— Другой я не знаю, — сказал граф.

— Но эта мадам д’Юрфэ уж десять лет как мертва.

— Семь, если быть точным, — сказал граф. — В то время я гостил при дворе маркграфа Карла Александра фон Ансбаха. Ах, я чувствую такую сильнейшую связь с Германией. Интерес тамошней знати к масонству и к алхимии за последнее время сильно возрос. Кстати говоря, умру я тоже в Германии. Об этом мне сообщили несколько лет назад.

— Вы отвлекаетесь от сути, — сказал лорд Бромптон. — Как мог этот молодой человек посетить мадам д’Юрфэ в Париже? Семь лет назад он сам был ещё ребёнком.