Надежда Кузьмина - Магиня для эмиссара

Я покраснела, опустив ресницы.

Ага. А теперь он который день проверяет мою.

А ещё возникла мысль — зайти подальше от стоянки и, пока гвардейцы заняты лошадьми, искупаться самой. Хотелось освежиться. Ну и ещё — вдруг легенда не лжёт, и мне повезёт?

Запах дубовой листвы — особенный. Ни одно другое лиственное дерево не пахнет так пряно, не щекочет так ароматом нос. Даже острый запах тополиных почек по весне не столь ярок. И сами стволы вековых деревьев, за любым из которых легко могли спрятаться три таких, как я, поражали: каждое дерево — целый мир. Поднимаешь голову и зачарованно скользишь взглядом по стволу, следишь, как от него отходят мощные сучья, как они ветвятся, тянутся к небу. Чёрные, скрюченные, узловатые… и прекрасные. В сказках рассказывалось, что дубы особенно любит лесной народ — ильвы. Я их понимала. Я тоже любила дубы.

Тропинка, по которой я шла, была чуть влажной, земля густо-коричневой. Иногда приходилось переступать через узловатые корни. У одного из них я заметила не в сезон расцветшую фиалку. А на другом распластала тёмно-вишнёвые крылья с белой каймой большая траурница.

Я старалась не отходить от реки — ведь и пошла-то за тем, чтобы найти подходящее для купания место. Тропа повернула вправо, а я, уцепившись за ветку лещины и подобрав другой рукой подол юбки, попыталась без потерь съехать в овраг впереди. И повернула налево, к реке. Ойкнула, чуть не наступив на ужа. Спасибо, что не на гадюку. Под ногами зачавкало. Ну, и зачем, спрашивается, я сюда полезла? Сейчас узнаю.

Через два десятка шагов впереди заблестела вода. Вот только меня от неё отделяла широкая полоса таволги вперемешку с осотом, лезть в который босыми ногами совсем не улыбалось. Ладно… поднимусь чуть-чуть выше по склону, благо он не очень крутой, попробую обойти болото и всё же выйти к воде. Посмотрела на грязную ладонь, которой цеплялась за выступающий корень. Ну, перемажусь слегка… ничего. Жаль, что ещё нельзя магичить.

Я угадала. У выхода из лощины на моей стороне обнаружился здоровущий камень. Пологий, он выступал из-под склона и доходил почти до воды. Осот на нём не рос. Так, мох, и в трещинах — низенькая травка. Осмотрелась. Отлично, никого! И сверху так нависли кусты ежевики, что медведю не продраться. Скинула туфли, скатала и стянула чулки, через голову сдёрнула платье. Потом настал черёд панталон и нательной рубахи. Волосы подобрала узлом — мочить голову я не собиралась.

Осторожно, на цыпочках, прикрывая руками грудь, подошла к воде. Дно тёмное, не песок. Зато глубоко, похоже, уже в двух шагах от берега. И как мне туда? Наверное, просто шагать.

Ага, чавк в ил… М-да — выдернула ногу и критически посмотрела на ступню в чёрном ботинке по щиколотку… Ладно, уже сунулась — не отступать же? Чавк, чавк, чавк… а теперь поплыли. Боги, хорошо-то как! Прохладно, свежо, чисто — захотелось нырнуть или хотя бы лечь на спину. Но вместо этого я встала, чуть касаясь пальцами ног дна, и начала обмывать себя ладонями. Шею, грудь, подмышки, живот… Счастье-то какое! Мне ж нормальной ванны ещё пять дней не видать!

Напоследок умылась. Теперь можно немножко поплавать. Течение медленное, не унесёт. Завертела головой. Ой, а чуть дальше у берега — заводь. А в ней — цветущие белые кувшинки. Красота невероятная!

Не торопясь, наслаждаясь каждым движением, разводя руками воду, поплыла к сиявшим на темной глади белоснежным цветам. Только надо быть осторожной — казалось, что очень легко запутаться в длинных стеблях. А спасать меня тут некому.

Плавать нагой — наслаждение. Река прохладная, прозрачная… От движений рук по ровной глади идет рябь, разбегаются испуганные водомерки, разлетаются стрекозы с синими крылышками, прыскают в стороны мелкие рыбки. Струи ласкают тело, в них растворяешься, становишься невесомой…

Раздвигая покачивающиеся на воде листья, подплыла к ближайшей кувшинке. Нет, не устоять. Принесу её Рейну, покажу Ссэнасс — та наверняка такого не видела. Острые на концах лепестки словно мерцали, светились белым. Как снег в свете луны, как иней или — засмеялась — сахар в серебряной ложке. А внутри цветка — маленькое солнышко из загнутых внутрь ярко-жёлтых тычинок. Точно не устоять. Только нужно аккуратно оборвать стебель. Ну, это ж не просмолённая верёвка — справлюсь…

Заложив цветок за ухо, поплыла назад. Жаль, но пора возвращаться.

Чулки я надевать не стала. Кожа влажная, не натянуть. А ступни — гм-м… конечно, я обтёрла их травой, как могла, — но все равно Рейн, узрев мои ноготки в аккуратных чёрных рамочках из грязи, поперхнулся бы. И фыркал бы потом до вечера. Зато сама — свежая и чистая.

Я радовалась, когда удалось легко — по корням как по ступеням — подняться из оврага. Улыбалась и напевала, идя по тропе назад к поляне. Счастье длилось до тех пор, пока я, огибая очередной вековой дуб, неожиданно нос к носу не столкнулась с рыжим гвардейцем.

— Ньера гуляет?

Невинный, казалось бы, вопрос прозвучал двусмысленно. Может быть, из-за тона говорящего и того, как он буквально ощупывал меня глазами. Взгляд остановился на влажном локоне на шее, рыжий усмехнулся.

— Купались? Ньера ищет любви?

— Ньер, я возвращаюсь на поляну, к мужу. Если желаете, можете меня проводить.

Он словно не расслышал. Заступил дорогу:

— Я тоже купался. И тоже в надежде на любовь. Что скажете, ньера?

Сглотнула. Здоровый, как бык. И такой же симпатичный. Не люблю красных наглых рож. Чуть прищурилась — ой, какая аура нехорошая… плохо дело. Как же я не хочу магичить! Держалась ведь почти две недели! И вот, из-за какого-то озабоченного бугая всё коту под хвост?

Я не боялась. Укол воздушным лезвием в одну из болевых точек — и ему долго будет не до ньер. Но так не хотелось прибегать к магии… Внутри что-то противилось, было ощущение, что, начав колдовать, совершу непоправимую ошибку.

И как тогда?

Подпрыгнув, уставилась за спину рыжему, словно что-то увидела, и махнула рукой:

— Рейн?! Иди сюда!

Он оглянулся. А когда понял, что я обманула, и повернулся снова, меня на тропе уже не было. Хорошо, что стволы дубов такие толстые.

— Ньера хочет поиграть? — Голос игривым отчего-то не казался. — Зря.

И замолчал.

Я, прижавшись спиной к мощному стволу, пыталась сообразить, что делать дальше. Каков мой шанс удрать? Бегает он быстрее…

Оказалось, что не только бегает.

Он вынырнул из-за ствола. Осклабился:

— Оборки юбки торчат. Широкая. — И сделал шаг ко мне.

— Мой муж вас убьёт. — Я говорила, глядя ему прямо в глаза. И верила в сказанное.

На секунду он замялся. Потом крылья носа раздулись, глаза сузились:

— Плевать! Я всегда беру, что хочу. А ты, ньера, будешь молчать! Тебе позор не нужен.