Роман Терехов - Авантюрист

Нобилем он представился на имперский манер, что нехарактерно для наемников из Восточной Марки — вставил свои «пять копеек» Ральф. В здешней табели о рангах шляхтич или дукарский нобиль и колониальный барон — примерно одинаковая мелкота. Любая крупная ватага может своего предводителя именовать бароном. «Вас таких тут как грязи!» — съязвил Ральф, потомственный барон Скалистых островов, между прочим.

Я в свою очередь представился не менее серьезно, похоронив насмешку глубоко внутри.

— Итак, ясновельможный пан Городецкий. Мы регулярная часть Армии Освобождения, и ваш текущий статус — военнопленный. Ваши люди, соответственно, в таком же статусе.

— Я не служу ни одной стороне конфликта! — энергично и без акцента протестовал Городецкий, словно репетировал эту фразу не раз.

Но я был готов к такому повороту событий.

— Вот как?! Вы двигались по секретной дороге, которую используют торговцы оружием и контрабандисты. Вот вы, а вот ваш товар, — я указал на гору трофеев. — По закону военного времени — расстрел на месте.

Раненый горбун буркнул Городецкому нечто неразборчивое на родном языке. Я демонстративно положил ладонь на кобуру. Желание убить врага немедленно буквально жгло ладонь, но из глубин моего существа гипнотически мягко пробивалась мысль: не надо мараться, пусть живет.

— Любезный Самуил, ваш человек дурно воспитан. Я из уважения говорю с вами на общепонятном языке. Еще раз он раззявит ДУПЛО, продолжит разговор с… э-э-э болотным чертом!

Молчун, не дожидаясь, когда наемник затянет на повязке узлы, заломил неучтивому горбуну руки и с усилием перетянул их кожаным ремнем. Затем стащил с пленника тяжелый пояс с кошельком. Пресловутые «права человека» относятся к людям, а рабовладельцы, изуверы и их пособники естественным образом этой благодати лишены.

— Он не ест мой шеловек! — без колебаний отрекся от горбуна шляхтич.

После двусмысленного слова «дупло», которое я специально выделил, собеседник предсказуемо сморщился, сильнее, чем при откровенно хамском обращении «любезный». Спасибо, Ральф, указал на ахиллесову пяту дукарских наймитов, мнящих себя «идейными борцами за свободу».

Дукария — милое уху любого патриота название некогда великой родины теперь на многих языках Вселенной звучало подобно ругательству, обозначающему филейную часть тела. Оскорбительное название шляхтичей, ушедших на чужбину в погоне за воинским счастьем, — «дупары» — запустила в оборот проимперская партия Восточной Марки. Познавшие блага цивилизованного Юниленда, вкусившие плодов с древа имперской культуры, свою родину они презрительно именовали Вселенской Дупой. Емко обозначая и перманентный бардак во всех сферах жизни от гигиены до политики. Справедливости ради, они же первые создали для такого печального положения дел все предпосылки, допустив раскол своей страны. Разделенная на воеводства и множество мелких «гербов», ограбленная, погрязшая в нищете и внутренних раздорах Дукария давала этому миру, пожалуй, самые яркие характеры наемников. Не менее выносливые и стойкие, чем русины, находчивые и умелые в обращении с оружием, как ландскнехты Юниленда, бесстрашные и яростные, как норингары, бесшабашные и неудержимые, как степняки, — эти бойцы среди наемничьей вольницы более прочих славились патологической склонностью к дуэлям, азартным играм, мотовству и амурным похождениям. Спесь и неуправляемость шляхтичей вошли в поговорку. Где два дукарских нобиля, там три мнения, два заговора и одна измена — именно так некий проницательный имперский дипломат отозвался о низах аристократии Восточной Марки. Обнищавшие, не знавшие и не желавшие себе иного занятия, кроме войны, а если предельно откровенно — иных занятий, кроме убийств и грабежа, шляхтичи представляли собой превосходный материал для формирования из них наемных воинов. Если бы кому-то удалось вытравить из них лишнюю спесь, одолеть упрямство и умерить жадность, он, несомненно, получил бы лучших солдат, каких можно купить за деньги.

Ругательный ярлык намертво прилип к «солдатам фортуны» родом из Восточной Марки и широко разлетелся по свету. В иных глухоманях правильного звучания и не знали, ибо дукарские «дикие гуси» обладали несомненным талантом наживать смертельных врагов повсеместно. Итак, в плен ко мне попали опасные ребята. Окажись их больше и не в столь безвыходной ситуации, еще неизвестно, кто бы кого обобрал и собирался допрашивать.

Изучая во время разговора мимические реакции Городецкого на мои слова, я обратил внимание на ярко выраженную ямочку в центре его крупного подбородка. Эта черта могла говорить как о твердости характера, так и о бараньем упрямстве, что далеко не одно и то же. Правда, в вопросах соответствия внешности и характера я давно зарекся верить чему-либо, кроме своего собственного мнения о человеке.

На лице Самуила читался не столько возраст, сколько пережитые тяготы. Ниже глаз пролегали заметные косые линии. Существование двух других, параллельных «подглазным» скрывали темные усы, кончики которых слиплись сосульками и слегка заворачивались вверх. В очередной раз поразился разнообразию местной моды на лицевую растительность. Отчего-то подумалось, что если пану наемнику суждено дожить до старости, то его лицо идеально подойдет для маски, выражающей вселенскую скорбь и печаль. Может, все дело в игре света и тени в этом живописном и экологически чистом заповеднике комаров и лягушек, а может, у него есть повод для печали и посерьезнее, чем сегодняшнее пленение.

Со мной остались Акинф и Белов с несколькими стрелками. Я отдал распоряжения касательно судьбы пленных, трофеев и дальнейшего движения колонны, после чего обратился к нобилю и кондотьеру вновь на имперском.

— Итак, пан Самуил, у нас мало времени на пустую болтовню. От ваших ответов зависит судьба ваших людей.

Городецкий понимающе кивнул. Еще бы, у меня в запасе такой источник информации, как купец Зигфрид! А купцы во все времена — первые разведчики. Даже если он все время в зиндане просидел, что вполне возможно, все равно должен знать немало полезного.

— Я правильно понял, что вы возвращаетесь из ущелья Рока?

— Так, пан официр. — Ответ прозвучал на русинском.

— С какой целью?

— Пан официр, барон Тотенкопф, пьесья крэв, не есть шестный шеловек. Он выставил нас под фузеи граничар. Много крови и мало грошей. Мы ушли.

— Только вы или другие наемники тоже?

— Знаю только за своих людей. Кто бежит из боя, тех барон лишает души. Цэрн-Га взял последние золотые… — Слово «последние» Городецкий выговорил нарочито тщательно. — Взялся нас провести тайно.

А теперь и произношение наладилось странным образом! Значит, горбун — проводник. Надо ковать железо, пока пан теплый. Я извлек планшет и включил его.