Катарина Керр - Дни знамений

Они пересекли границу Дэверри со стороны Пирдона пасмурным, холодным днем, под вечер. Лошади беспокоились, чуя приближение грозы, плясали и фыркали; их пугало даже то, что под копытами стелилась непривычно твердая поверхность дороги, вымощенной деревянными колодами.

Возле столба, украшенного резным изображением герба Пирдона – ставшего на дыбы коня – Калондериэль велел остановиться.

– Пожалуй, ехать дальше вам не имеет смысла, – сказал Родри.

– Согласен. Разлука горька, но… долгие проводы – лишние слезы.

И все же они медлили, не сходя с коней, лениво рассматривая пограничный столб. Родри прочел надпись и перевел на эльфийский язык; главным ее назначением было заявить о власти гвербрета над этими землями, но ниже все-таки милостиво сообщалось и нечто полезное: главный город этой области, Друлок, находился в сорока милях отсюда.

– Два дня конной езды, – прикинул Калондериэль. – Но куда ты денешься нынче ночью?

– Милях в десяти по этой дороге есть городишко, во всяком случае, был, когда я проезжал здесь последний раз. Там и заночую. И если некто по имени Эвандар говорил правду, то среди людей мне ничего не будет угрожать.

– Если…

Воины хмуро переглянулись. Тяжелое молчание повисло в воздухе.

– Видите этого гарцующего коня? – сказал Родри, лишь бы нарушить тишину. – Другая ветвь того же рода владеет землей Кум Пек и пользуется тем же гербом. Мой двоюродный брат Блейн когда-то правил там, но давно уже отправился в поля вечной охоты. Он дал своему старшему сыну мое имя. Возможно, мне стоит поехать дальше на восток и выяснить, жив ли еще Родри-младший… да, младший, но уже давно не молодой. Трудно это себе представить… В любом случае, стоит наведаться на могилу Блейна и совершить возлияние молоком и медом.

– Великие боги, что за болезненные речи!

– Мне больно расставаться с вами, в том-то все дело.

– И мне больно тоже, друг мой. Вернешься ли ты к нам или нет, Родри, знай – ты останешься моим другом.

Горло Родри перехватило, он поспешно отвернулся.

– Объясни моему отцу, где я и почему, ладно?

– Сделаю. Хотя, право, мне эта задача не по душе. Не сомневаюсь, что он долго будет бранить меня за то, что позволил тебе уехать. Девабериэль – единственный из моих знакомых, у кого нрав покруче, нежели у меня самого!

Они оба бегло улыбнулись и снова умолкли, разглядывая теперь дальний горизонт, где сгущались грозовые тучи.

– В общем… – сказал наконец Калондериэль. – Пожалуйста, береги себя на этом далеком пути…

Молчание давило на сердце. Калондериэль взмахом руки подозвал своих спутников:

– Едем! Незачем проворачивать стрелу в ране! Родри удерживал своего коня, чтобы не помчался вдогонку за быстро отдаляющимися всадниками, и смотрел прямо перед собою, на пустынные луга, пока перестук копыт не замер вдали. Дорога вновь лежала перед ним – дорога наемника; теперь он просто Родри, не Майлвад, не сын Девабериэля, без имени, без дома и племени. Дикий смех сотряс его. Хрипя и задыхаясь, он направил коня на восток и проскакал несколько миль, пока сумел заставить себя замолчать.

Ближе к вечеру, когда свинцовые тучи уже почти задушили дневной свет, Родри добрался до деревушки Тайри – две дюжины круглых домиков, свежепобеленных и покрытых свежей соломой в ожидании зимы, были разбросаны среди осин и тополей, уже обронивших листву. Над неширокой речушкой стояла усадьба, обнесенная деревянным забором, в которой нетрудно было признать местный трактир и постоялый двор. Не успел Родри въехать во двор, как хозяин, дородный детина с копной взлохмаченных волос того же цвета, что и солома на крыше, выбежал на крыльцо:

– Здравствуйте, здравствуйте! Вам, несомненно, нужен приют! Боги видят, что я не откажу никому, даже наемнику, в такую ночь, как нынче!

– Ну, спасибо. А что, сегодня какая-то особенная ночь?

– Да что вы! Нынче канун Самхейна! Ну, позвольте же отвести вашу лошадь в конюшню!

Родри был поражен тем, как легко потерял счет времени, покинув мир людей. Забыть про Самхейн! Ночь, когда врата Иного мира распахиваются и неупокоенные мертвецы наведываются в родные края… Те, кого не похоронили, те, кого обидели, кто оставил любимого человека или зарытый клад – все они являются и бродят по дорогам, сопровождаемые демонами и духами, этой ночью, которая не принадлежит ни тому миру, ни этому, но служит соединяющим мостом между ними.

Убедившись, что конь будет накормлен и ухожен, а вещи аккуратно сложены в углу у очага, Родри присел с трактирщиком, по имени Мерро, к столу, чтобы осушить по кружечке темного; кроме них, в комнате не было никого.

– Вы поздновато пустились в путь, господин серебряный кинжал!

– Согласен, да что поделаешь! Не удалось мне найти нанимателя на зиму, такая беда!

– Понятно… – трактирщик призадумался, засунув палец в рот. – А знаете, совсем недавно проезжие купцы… да, они ехали из Дан Требика, – ну так вот, они мне говорили, что на южных холмах назревает распря!

– Отлично! Там наверняка найдется работенка для серебряного кинжала!

– Истинно так. Вот слушайте: отсюда прямехонько поезжайте на восток, пока не увидите озеро, там свернете на юг, а дальше про дорогу у людей порасспросите. Ежели они готовятся к войне, то этого не скроешь, правда? Ну, а если ссора сойдет на нет, можете попытать счастья у его милости гвербрета. Он человек щедрый, как ему и полагается, и не забыл старые времена, когда парни вроде вас посадили на трон истинного короля – он сам об этом вечно напоминает. У нас, в Пирдоне, старые дела не забывают, – Мерро прервался, чтобы отхлебнуть эля. – Вот эта наша деревня, скажем: она была королевским владением, пока в Дан Дру сидел король, а не гвербрет. Так и называлась, Тайрик, то бишь дом короля. Здесь был в те дни охотничий домик, понимаете, аккурат на этом месте, где мой трактир и где мы с вами сидим. Ну, понятное дело, от того домика и бревнышка не осталось. Такова жизнь, понимаете?

– Интересно, – из вежливости ответил Родри. – Но теперь вы свободные поселяне?

– И не просто свободные, нам еще и поблажки всякие даны, насчет налогов. Здешнего лорда зовут Варрин, человек он почтенный и обычаи уважает, но ежели вздумалось бы ему нас прижать, мы-то старинные права свои помним! Это королевская земля, не его, на том стоим. Про то и гвербрет помнит! – Мерро приподнял кружку, как бы приветствуя упомянутого господина, и пустился посвящать Родри в тайны местной политики, не упуская ни малейшей подробности.

Когда солнце опустилось за горизонт, окрасив тучи снизу алым и золотым, Мерро запер ворота трактира. Родри отправился вместе с ним и его семьей на лужайку, где должны были разжечь огонь в честь Бэла. За околицей деревни, на вершине плоского холма ждали два жреца в белых одеяниях, с золотыми гривнами-торками на шее, с золотыми серпами у пояса; им помогали деревенский кузнец и его сын. Жители деревни и окрестных ферм целыми семьями взбирались, пыхтя, на холм, нагруженные вязанками хвороста. Сбросив их в общую кучу, они подходили к жрецам и получали благословение во имя великого Бэла. Когда собрались все, кто жил в округе, жрецы сложили дрова и хворост пирамидой для костра и, распевая гимны, окропили ее маслом. Словно откликаясь на их пение, сумерки быстро сгущались, все вокруг словно заволокло серой мохнатой тканью. Кузнец запалил два факела и застыл в ожидании.