Юрий Никитин - Зубы настежь

– Сейчас, – проговорил я, борясь с собой, – вот только корочка чуть поджарится... чтобы хрустела... а то мягковата...

Оба завопили в один голос, романтик и скептик:

– Мужчина не должон перебирать! Мужчина жреть и сырое!

Дрожащими руками я сдернул горячие тушки с вертела...

Потом, осоловевшие от сытости, хотя что пара зайцев на троих мужчин, мы долго сидели у костра, отдувались. Вокруг нас белело то, что можно было принять за обрезки ногтей с пальчиков младенца. Это было все, что осталось от костей, в которых мы все трое искали сладкий костный мозг.

Волк посмотрел по сторонам, зачем-то оглянулся на треугольный темный вход, прорычал с тоскливым завыванием в голосе:

– А может... остаться?

– Как? – не понял я.

– Да просто остаться. Как остался этот... Думаешь, он так и родился чудищем? Нет, сперва явно рыскал по свету в поисках кладов, а то и вовсе – славы, чести, доблести и геройства. Но отыскал эту пещеру, убил хозяина, а сокровища пожалел выносить на яркий свет да на непотребных девок тратить...

Ворон каркнул, явно меня защищая:

– А если на потребных?

Волк оскалил клыки, даже не снизошел до ответа пернатости, а мне сказал уже вовсе с просящей ноткой:

– А тут все в целости! Ничто не уйдет. А там все прогудишь, я ж вижу из какого ты племени!.. Бархатом дорогу устелить, самый дорогой шелк на онучи, лошадей шампанским, ведром заморского вина навоз с сапог смыть... А через неделю опять голяк голяком!

Я посмотрел в упор:

– Ты в самом деле такое хочешь? Ну, в пещере, жить-поживать и добро наживать?

Он некоторое время выдерживал взгляд, потом отвернул голову, опустил, а вместо мощного рыка из пасти вырвался щенячий скулеж:

– Нет, я же волк, а не барсук или какое-нибудь пернатое... Но даже оно молчит. Так не хочется расставаться! Так бы и нестись по степям и лесам, горам и долам, чтобы земля мелькала под лапами, встречный ветер, новые запахи, новые луга и озера, новые схватки, когда клык за клык, хвост за хвост...

Я спросил тупо:

– Но этот же... Властелин подземелий! Как он мог быть с такой рожей героем?

Волк спросил подозрительно:

– А ты что, расист? Или хуже того – видист?.. Сейчас даже женщин не внешность не смотрят, а смотрят... гм...

– На сокровища! – каркнуло с дерева. – На сокровища!

– На сокровища, – сказал волк с явным облегчением. – Что значит, зрят в корень. Если корень тьфу, то и внешность не поможет, а если злата целая пещера, то любая...

Что любая, я не спорил. Вон та в моем мире, которая, выйдя замуж за принца, стала принцессой, а потом, отсудив у мужа деньжат, сокровищ и титул, вышла замуж... или почти вышла за того, у которого сокровищ было еще больше, хоть тот и не был принцем. В моем мире это так привычно, что никто и не подумал, что она должна бы выйти замуж за того офицера или конюха, с которыми спала. А другая из ставших известной благодаря мужу-президенту великой страны, после его гибели вышла замуж за самого богатого человека на свете, пусть дряхлого старца и урода, зато у него одних кораблей было больше, чем у Франции и Германии вместе взятых... Это только в кино королевы идут под венец с бравыми рыцарями, да еще незнатными, а в жизни ищут еще королевистее.

Похоже, подумал я горько, скоро и в кино перестанут.

С другой стороны, подумалось вяло в сытой голове, сидеть над златом – не по мне. То, что рожа перекосится, и весь перемутируюсь в такое вот чудовище – это плевать, критерии красоты давно размыты, женщинам теперь все равно какого цвета кожа, рожа, какой с виду и какой внутри, а нам, мужчинам, тем более. Одни красятся и ресницы наставляют, другие качают железо, а таким вот зеленым властелином подземелий выйти на пляж – полный отпад! Но за золото надо хотя бы удовольствие... Ладно, раздать бедным – в этом тоже можно найти какой-то странный балдеж.

Ворон неожадннно каркнул над ухом:

– Да скажи ему, скажи!

Я отшатнулся, мудрые мысли выпорхнули как дурные бабочки, что и летать ровно не умеют. Волк посмотрел на меня, заколебался, рыкнул:

– Сам говори.

– Из тебя оно само лезет! – каркнул ворон язвительно.

– Ты заметил первый, – ответил волк с достоинством. – Теперь и честь дадена первому.

Я поморщился:

– Вы о чем?

Ворон слетел на траву, прошелся важно, растопырив крылья, клювом пощелкивал, глаза как у птицы Рух, походка импетатрская. Кашлянул пару раз, сказал важно и значительно:

– Конечно, первым заметил я... И чтоб вы вообще без меня делали? Но тащил-то этот мохнатый! Не стану же я, мудрец черную работу делать? Благородный лорд, если ты разуешь зенки да оглянешься, хоть тебе с твоим животом сейчас и дышать тяжко...

За моей спиной в двух шагах прямо на земле лежал в искусно украшенных ножнах исполинский меч. Видно было как его протащили через кусты, остался след, словно прошлись плугом. Крестообразная рукоять смотрела на мир гордо и вызывающе.

С колотящимся сердцем я вскочил на ноги. Руки сами потянулись к чудесному мечу:

– Что за чудо?

– Меч властелина подземелий, – сказал ворон гордо. – Золото золотом, но не мало ли это для мужчины? Вот я отыскал и выволок... волк малость помог.

Меч был тяжел, я бережно потащил из ножен, синеватая сталь загадочно мерцала, по широкому как лицо будущего короля лезвию бегали искорки, прятались в глубинах, выскакивали и выстраивались в загадочные, быстро исчезающие узоры.

Волк рыкнул с благовеянием:

– Меч героя!

– Особый трехручный меч, – объяснил ворон торжественно. – Не всякому это! Ох, не всякому...

– Спасибо, друзья, – прошептал я растроганно. – А вы еще о какой-то полуголой бабе... Их хоть пруд пруди, а вот меч... да еще такой!

Потом мы неслись обратно: я в седле, спина волка изредка мелькала в высокой траве, а ворон устроился за моей спиной на седельной мешке. Перья скребли поясницу, но я больше чувствовал как встречный ветер пытается выдрать мои длинные волосы.

Трухручный меч красиво и надменно смотрел из-за плеча. Багровое солнце медленно опускалось за темный край земли, и оранжевая шишка рукояти блестела как кровавый глаз Балора. Ворон начал бурчать насчет ночлега, как все пернатые не хрена не зрит даже в сумерках, но волк на бегу нюхал воздух, даже подрыгивал и ловил струю воздуха повыше, уверял, что уже близко.

Наконец на далеком багровом небосводе начали подниматься как заостренные наконечники копий остроконечные крыши, даже зловеще краснели, словно их только что вытащили из груды пылающих углей.

– Город! – воскликнул волк. – Я ж говорил!.. А это пернатое: заночуем в поле, заночуем в поле... Тоже мне мышь-полевка.

– Молчи, серость, – буркнул ворон сонно. – Тьфу, вовсе черность. Мы, варвары, пр-р-резираем уют сцивилизации. Мы, суровые и гордые варвары, бдим и спим во чисто поле...