Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-консорт

— Н — н-нет… Это впервые…

Холод прокатился по мне, лучше бы этот металлический упырь провожал взглядом всех, но ответил я так же красиво и твердо:

— Слава Богу!.. А то умаление моего достоинства.

— Ваше… высочество?

— Я ж не всякий, — пояснил я высокомерно. — Я ж само его высочество! Пусть посмотрит, полюбуется. Я даже денег не возьму.

Обогнув болото, удалились, Зайчик из галопа перешел в карьер. Я держал спину прямой, чувствуя на ней сверлящий взгляд, и с тревогой думал, только ли голова там в болоте, или же к ней и туловище…

— Уже скоро, — сказала она, — видите дерево? Все наше племя живет в его кроне.

— Тогда вас маловато, — согласился я.

Дерево, породу которого я так и не определил, с каждым конским скоком вырастает в размерах, и когда приблизились достаточно, я потрясенно понял, что под сенью его ветвей может укрыться целая армия, а в кроне расположиться немалых размеров город, и никто снизу не заметит.

Целая гора, а не дерево, и трещины в коре смахивают на горные ущелья и овраги, а сам ствол, думаю, крепче камня, это ж какую махину держит на себе.

Из дупла на высоте в два человеческих роста падает сверкающий водопад, обрушивается с шумом в выбитый у корней бассейн, теперь заботливо выложенный камнями, это чтоб не расширялся и не вредил, а дальше бежит бурно и бодро, подпрыгивая на камешках и уносясь вдаль, где его заботливо укрывают от чужих высокая трава и камни.

Уулла сказала гордо:

— Вода целебная!

— А что целит?

— Все, — заверила она. — Ну, не до конца, конечно.

— Не до конца — это как?

— Не полностью, — объяснила она уже увереннее, то ли из‑за моей тупости, то ли потому, что уже рядом с домом, и спрятавшиеся сородичи видят, как она умело выполнила невероятно трудное задание. — Но вполне хорошо…

Она улыбнулась и пропала из виду, только улыбка некоторое время чеширила в воздухе да пальцы мои ощущали ее хрупкое тело. Затем ладони мои сомкнулись в пустоте, а наверху вроде бы чуть сильнее шелестнули ветви, хотя такой мотылек не потревожит и листка, да еще привыкший маскироваться.

Бобик обежал дерево, это заняло некоторое время, вернулся с отчетливо выраженным недоумением на морде. Явно чует что‑то неладное, но альвы при их идеальной маскировке могут обмануть, видимо, даже сверхчувствительного Адского Пса.

Я соскочил на землю, Зайчик посмотрел на меня с вопросом в теплых коричневых глазах. Я похлопал его по шее.

— Погуляй пока здесь. Если что найдешь лакомое, жри, не спрашивай разрешения. Все ценное альвы спрятали.

Он сразу же пошел к ручью и долго с удовольствием пил, как будто и в самом деле вода в чем‑то непростая, хотя вообще‑то она и есть непростая, это же не родник, пробившийся наверх благодаря пробурившим землю корням, а древесный сок…

И вообще, мелькнула мысль, какие же могучие корни, если добывают и поднимают из недр столько воды, что хватает и такой громадине, а излишки еще и сбрасывают вот так небрежно, не считая тех озер, что ежесекундно испаряются с поверхности листьев.

Уулла возникла передо мной так неожиданно, что я вздрогнул и рассердился на себя, я же непоколебимый утес, скала, меня никто не смеет вот так р — р-раз и врасплох, как хомяка на солнышке.

— Старейшины, — сказала она, — совещаются и сейчас спустятся.

— Прекрасно, — ответил я, — а то мне как‑то лезть на дерево, хотя мои предки именно там и жили… Хорошее деревцо! Уверен, эта порода выведена специально для засушливых районов.

Она спросила растерянно:

— Зачем?

— Запускает корни в такие глубины, — объяснил я, — что в любой пустыне сумеет найти воду. А излишки выбрасывает наверх. Ну, примерно как корова постоянно отдает «излишки» молока.

Она возразила с неудовольствием:

— Это Священное Дерево!

— Священное, — согласился я. — Так и назовем этот вид: санта санпликатас вульгарис. Чем оно размножается?

Уулла на глазах превращалась из милого существа с рожицей вечной скорби в оскорбленного и рассерженного зверька.

— Так нельзя говорить о Священном Дереве!

— Почему? — изумился я. — Даже все боги размножались, Зевс вон оставив тысячи потомков, даже коров и тараканов не пропускал, а Посейдон, Аполлон, Арес?.. Или все эти одины и торы, они тоже о — го‑то!

— Я не знаю, о чем ты говоришь!

Я проговорил задумчиво:

— Наверное, желудями? Надо будет нарыть, как свинья под дубом. А что, Эзопу можно, а мне почему‑то низзя?

Она отрезала:

— Такие вопросы не обсуждают даже жрецы!

— У вас и жрецы есть, — сказал я, — значит, еще не все потеряно. Однако если желудями, то нужно собрать побольше. Для вашей же выгоды, не поняла?

Она ответила озадаченно:

— Нет.

— Если посадить такие деревья, — сказал я, — например, в Гандерсгейме, который срочно нужно превратить во избежание народных волнений из королевства третьего мира в высокоразвитое, то вы сможете жить и там в кронах. Ну, если вдруг очередной проповедник нового пути не убедит вас начать новую жизнь, скажем, в норах!

Она смотрела ошалело, за полетом человеческой мысли вообще проследить трудно, это у эльфов они подобны полету стрижей, у троллей — бегу кабанов, а у нас несутся, как бабочки, эти дуры сами не знают, в какую сторону порханут в следующий момент, из‑за чего их ни одна даже хитроумная и быстрая птица не поймает.

— Какие норы? — пролепетала она умоляюще. — О чем ты?

Я отмахнулся.

— Не бери в головку. Хотя надо подумать и насчет отводков или вегетативного размножения, что, наверное, одно и то же?.. Гандерсгейм, как же я, сволочь, о тебе забочусь!

Она вытаращила и без того огромные глаза.

— Гандер… Гандер?

Я отмахнулся.

— Это у простого человека только одна голова на плечах, а у меня, отца народа, знаешь их сколько?..

Он прошептала в ужасе:

— Сколько?

— Обалдеешь! — сообщил я. — Потому вот одной головой смотрю на тебя, а другой думаю о благе всего человечества! Что, смешно?.. Почему не смешно?.. Я бы в этом месте заржал, а то бы и вовсе упал с лошади и валялся, как конь на траве, взбрыкивая и поржавывая… или поржевая? Поржувывая?.. Эх, не подберу точного слова, а политикам нужно с ними быть осторожнее, чем поэтам…

Я запнулся на полуслове, шагах в десяти от дерева возникла группа таких же низкорослых и вообще миниатюрных существ, как Уулла, все в темных невзрачных халатах, а серый цвет я определил как маскировочный.

Наверное, они уже некоторое время стоят там, прислушиваясь к разговору, но я и сам себя не всегда понимаю, для подданных вообще харизмат и загадочник, а что поймут эти вот с крылышками…

Уулла поглядывала то на меня, то на них, но я, не зная местных ритуалов, предпочел скромно и с достоинством оставаться на месте. Хотя это я к ним прибыл, но нуждаются во мне они, так что в намечающейся торговле у меня некоторое преимущество.