Александр Архиповец - Хроники Сергея Краевского

Дух перевели, лишь нырнув в вонючую ложбинку, на дне которой собралась мутноватая жижа.

— Сточный канал, — все еще чертыхаясь, пробормотал Кен. — По нему мы дойдем до самой стены.

Но сказать было проще, чем сделать. Кучи мусора, дохлятина, гниющие отбросы и острые камни — казалось, все это уготовлено специально для беглецов.

Согнанные с насиженных мест огромные крысы недовольно пищали вслед. Некоторые даже норовили цапнуть за ногу. Идти пришлось почти вслепую. Тая, как на зло, сбежала с небосклона. И лишь полумесяц Геи, временами проглядывавший из-за темных барашков туч, скупо делился своим сумрачным светом. Уродливо длинные тени безмолвно скользили вслед за ними. Но и они вскоре утонули в тумане поднимающихся зловонных испарений.

Шум и крики сменила ночная тишина. Лишь где-то в высоте мерзко ухала и насмехалась ночная птица да еще чавкала под ногами грязь. Понемногу канава становилась глубже, а воздух тяжелей. От него кружилась голова, тошнило. Казалось, мученьям не будет конца.

Наконец, добрели до загороженного ржавой решеткой проема в стене.

Замерзший Генсли выбивал дробь зубами. Повернувшись к подошедшему Сергею, он тихо, почти шепотом, сказал:

— К "волкам" в таком виде я вернуться не могу. Лучше убейте здесь. Маг, заклинаю Вас Создателем и всеми остальными богами, сотворите какую-нибудь одежонку.

Изумленный Сергей молча развел руками. Он даже не знал, что ответить.

— Я так и знал. Придется искать самому, — разочарованно буркнул Кен. — Но сперва поглядим — удастся ли тут пролезть, — и, ухватившись за металлические прутья, сильно дернул.

Решетка задрожала, но не поддалась.

— Ну вот и все! Нужно придумать что-то другое.

— Давайте попробуем вместе, — предложил Сергей.

Вдвоем они отогнули прутья с одной стороны. Протиснувшись в образовавшуюся щель, троица выбралась из города.

Сначала Генсли повел их к небольшому хуторку, где жили сторожа да садовники. Здесь благодаря магии золотого империала Сергей "сотворил" тысячнику одежду. Потом кое-как обмылись в ручье.

Почти до самого лагеря "волков" Кен молчал. Но его раскрасневшееся лицо и плотно сжатые губы говорили о многом. Позора сегодняшней ночи он не простит. Пропустив Федрика чуть вперед, Генсли пытливо глянул Сергею в глаза:

— Лорд, сегодня Вы спасли мне жизнь, сохраните и честь. Теперь просто так от Ради уходить нельзя. Город нужно взять, а старого барона прирезать. Гад не успокоится до тех пор, пока не отправит нас на тот свет. А уж ославит… — на всю Империю. Сто демонов ему в печенку!

— Чем же мы так ему не угодили?

— Его сын погиб вместе с Альфредом. Не забыли ту памятную ночь, а, Советник?

Сергей сразу помрачнел. Воспоминание было далеко не из приятных.

— Вот я и говорю, — настаивал Генсли. — Оставлять врага за спиной нельзя. Да и задерживаться здесь нам ни к чему. Лучше всего начать штурм ночью. К утру Ради будет наш.

Проливать лишнюю кровь Краевский не собирался, но доводы тысячника были достаточно весомыми. А главное, ему не хотелось обижать Кена отказом.

— Командуйте! Только прошу Вас, резни в городе не учиняйте и берегите людей.

— Я Ваш вечный должник! — серые глаза Кена торжествующе блеснули.

Генсли свое слово сдержал. К восходу Оризиса Ради был взят. Старый барон погиб во время штурма замка. Найденное в его тайниках золото пошло на уплату полугодового жалования "волкам", ну а Кен вернул свою одежду и сполна заплатил по всем счетам.

К Ригвину с донесением поскакал гонец, а путь продолжили лишь на следующий день.

По палатке злобно барабанил дождь. Временами шум от удара капель сливался в сплошной гул. Тогда казалось, что крыша вот-вот не выдержит напора стихии и рухнет.

"Эх, не устоит старушка, сорокапятирублевая брезентуха! Сейчас вода польется на голову. Вот Леха завоет! — злорадно подумал Сергей, переворачиваясь на другой бок. — Нет, сначала промокнет дырявое дно и надувные матрацы, а уже затем — все остальное".

Вытянув руку из спальника, попытался нащупать фонарик, но нашел… эфес шпаги!

— Господи, Боже мой! Пути твои неисповедимы! — ахнул Сергей, возвращаясь в мир Оризиса, Ригвина и Генсли. Вмиг превратился из любителя-рыболова в лорда-Советника и придворного демона наследного принца полуразвалившейся Империи.

А сопел рядом не бородач Леха, а слуга и телохранитель — голубоглазый увалень Федрик.

За шатер можно было не опасаться. Сшитый из тонкой, но крепкой кожи какой-то местной земноводной твари, он способен выдержать и не такие капризы погоды. Спальник тоже хорош: из легких, вывернутых мехом внутрь, шкур тапира — мог смело дать сто очков вперед двойному и даже тройному синтепону. А вот электрического фонаря, как ни крути, заменить нечем.

Сергей, выбравшись из уютной норки, приподнял полог и выглянул наружу. Над головой зависли свинцовые тучи. Низвергающиеся с неба потоки воды нещадно стегали землю, собирались мутными ручьями, сбегали в реку. Сквозь пелену дождя темными пятнами проступали шатры "волков". Где-то в стороне, у бескрайних зарослей камыша, разделявших Аландию и Герфес, на поросшем неожиданно яркой для осени травой лугу недовольно храпели и ржали лошади. Они словно жаловались на несправедливость судьбы, на своих хозяев, так нечестно с ними поступивших.

Поежившись от сырости и холода, Сергей вновь забрался в спальник. Задумался. После той памятной баньки в Ради встречавшиеся на пути городки объезжали стороной.

Погода в последние дни, словно на зло, окончательно испортилась. То и дело моросил мелкий холодный дождик. А у самой границы Герфеса их настигла нешуточная буря — со шквалами и ливнем. Генсли увел "волков" в лес, где под защитой вековых дубов переждали неистовство стихии. На ночлег остановились в буйно поросшей камышом излучине Глефы.

Где-то здесь герфесские ополченцы готовили переправу. Еще вчера им навстречу отправились Тапир Рене и Винцель Страх. Но, вот беда, до сих пор не вернулись. Ну, а без проводников брод не найти.

Шатер осветила вспышка молнии.

"Вот тебе и электричество… Природное. Безо всяких там богов или магов", — подумал Сергей.

Небеса, услыхав строптивца, недовольно откликнулись рокотом грома.

"А может, все-таки Создатель шалит? Тьфу ты, черт! Тут поневоле станешь суеверным".

Дождь, убедившись, что шатру все его потуги нипочем, смирился и теперь сеял мелкой дробью.

Краевский с головой нырнул в ласковые объятья спальника и сладко зевнул. Мерный шум баюкал, шептал на ухо что-то не-внятно-сладкое. Мысли стали несвязными, распались на отдельные смутные образы…

Мазок, еще один… Живописец, прижмурив глаз, оценивающе посмотрел на полотно… и остался доволен: она, несомненно, она! Та, что раз за разом приходит в его безумные сны, жжет каленым железом душу, рвет на части сердце. Ее печальная, со-тканная из несбывшихся надежд улыбка на устах и затаенная боль безнадежно потерянной любви в глазах. Еще мазок, последний штрих. Тот, что превращает талантливую работу в шедевр, что возводит доселе неизвестного художника в ранг гения и даже Бога. Девушка оживает, изумленно глядит с картины на своего создателя. Ее брови ползут вверх, а губы еле слышно шепчут: