Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц

Все трое слушали с напряжением в лицах, стараясь ничего не упустить, только Зондерсхаузен напомнил с неуверенностью в голосе:

— А что с лордом Голдвином?

— Его отстраним от трона, — ответил я, — и сошлем на остров Святой Елены… Ах да, тут везде суша… В общем, сошлем в его родовые земли и запретим появляться при дворе.

Все трое перевели дыхание, Зондерсхаузен произнес с благодарностью:

— Очень великодушное решение.

— Просто правильное, — ответил я. — Мы должны добиваться всеобщего согласия. И конфликты разрешать либо в результате переговоров, либо в суде, но никак не в сражениях. Нам ценен каждый налогоплательщик. Особенно богатый.

Зондерсхаузен проговорил с сомнением:

— Но мне трудно поверить, что королева согласится с таким положением дел…

Я сказал с нажимом:

— При той форме правления, что я введу, править будете вы, а не королева!.. Ее дело — сидеть на троне и улыбаться. Принимать иностранных гостей, заниматься благотворительностью, строить сиротские приюты… ну и тому подобные важные дела. Лорды, вы меня поняли?

Их лица все больше светлели, начинают соображать, что вообще-то им даже повезло с вторжением моих войск. Голдвин и Ротильда будут отодвинуты от реальной власти, а мудро и справедливо править смогут они, которых раньше держали и до сих пор держат в роли советников, к которым иногда прислушиваются, а чаще нет…

Когда все заканчивалось, я хлопнул ладонью по лбу.

— Ах да, в громаде державных дел мы как бы не должны забывать и о гуманитарных проблемах голодающих регионов… Нужно быть готовым к приходу светлого Царства Небесного, а там почему-то эти вопросы будут актуальны, как будто кого-то в самом деле интересуют эти голодающие… Как там эти двое… ну, детишки Ротильды?

Зондерсхаузен взглянул с удивлением.

— А что с ними?

— Ну, это… живы?

Он повел плечами.

— У них меньше всего проблем. Играют… В их мире никаких войн еще не существует. Их и раньше родители не больно баловали вниманием. Так что для них ничего не изменилось. Думаю, мало что изменится, когда лорд Голдвин уйдет.

Второй советник сказал негромко:

— Вы можете быть за них спокойны, ваше высочество.

— Почему? — спросил я.

Он ответил мирно:

— Сейчас фактически правите вы, ваше высочество, а не женщина. Лорд Голдвин удовлетворен полностью. С его стороны неприятностей не будет.

Зондерсхаузен добавил:

— Он восстал против женщины на троне, а не короля.

— Но я скоро уйду, — предупредил я.

Он взглянул на меня с вопросом в глазах.

— Но ограничения…

— Королевской власти? — спросил я. — Да, очень серьезные. Хорошенько, и даже весьма, проработайте мою Хартию прав и свобод. Не исключено, добавите что-то еще мудрое. Я же не бесконечно мудр, а просто зело мудр, но курс королевства не должен зависеть от прихоти одного человека!

Они с облегчением перевели дыхание, а кто-то пробормотал враждебно:

— Да еще женщины…

Армия Шварцкопфа вошла в Мезину полностью, я выехал навстречу, вручил ему карту и подробно проинструктировал, где расположить гарнизоны, какие дороги взять под контроль, какие города пропустить, а в какие ввести свои патрульные отряды.

— Все-то вы успеваете, ваше высочество, — пробормотал он завидующе. — Когда только и составили все это…

— Учитесь, герцог, — сказал я назидательно, — управлять государством. Сперва на чужом, чтоб свое не попортить.

Он ухмыльнулся.

— Спасибо, ваше высочество. Но не хотел бы и чужое портить.

— Тогда будьте особенно осторожны.

— Куда денусь! И так теперь хожу, как на птичьем дворе, где цыплята лезут под ноги.

Я сказал бодро, как принято говорить с кадровыми военными:

— Действуйте, герцог!.. А я отбываю в столицу. Там тоже не умеют ходить строем.

Уже на обратном пути, пустив Зайчика вскачь, подумал запоздало, что строем еще нигде не умеют ходить, Шварцкопф не поймет, но отнесет на счет моей великой мудрости, что выбирает незнакомые слова.

Норберт и его люди, усиленные двумя полками панцирной пехоты и сотней рыцарской конницы, все еще остаются на возвышенности, с которой хорошо видно Беллимину, но войти не решаются.

Я отдал Зайчика в руки конюхов, Бобику указывать не нужно, где что есть интересного, а когда я пошел к шатру Норберта, тот уже выскочил, предупрежденный, навстречу.

— Сэр Дерибас, — поприветствовал его я.

— Ваше высочество…

— Норберт, — сказал я, — какие новости из Беллимины?

— Лорд Голдвин, — доложил он, — только что покинул Беллимину со своими сторонниками. Я дал ему в провожатые десяток своих людей со знаменами, чтобы всем окружающим было видно насчет добровольной передачи власти… или властных полномочий, как вы говорите, хотя никто этого до сих пор не понимает.

— Хорошо, — сказал я, — что с Ротильдой?

— Совещается со своими лордами, — ответил он, понизив голос и с некоторой тревогой. — Похоже, строит какие-то планы…

— Или распределяет эти самые властные полномочия, — сказал я. — Прекрасно. Это хорошо, что занята.

— Но, ваше высочество…

Я взглянул с удивлением:

— А у вас есть идеи, чем ей заняться еще?

Он покачал головой.

— Нет…

— Ну тогда пусть продолжает играть в свои игры. Лишь бы не лезла в наши.

— Но, ваше высочество…

— Она полезет, — согласился я, — вы правы. Но не влезет.

Он перекрестился, вздохнул, в глазах надежда перемешивается с недоверием, но взглянул на меня и ничего не сказал.

— Кстати, — проговорил я, — немедленно все оставшиеся экземпляры Великой Хартии Вольностей отправьте в Беллимину. Их маловато, так что пусть местные интеллектуалы переписывают и распространяют.

Он чуть поклонился, не сводя с меня внимательного взгляда.

— Будет сделано, ваше высочество.

— Что-то хотите добавить? — спросил я.

Он покачал головой, но я смотрел требовательно, и он ответил почтительно:

— Мне кажется, в Беллимине эту Хартию примут с наибольшим восторгом.

Я кивнул.

— Верно мыслите. А с наименьшим?

— В Армландии, — ответил он незамедлительно.

Я вздохнул.

— Вы очень рассудительный человек, сэр Норберт. Спасибо!

Он исчез за пологом, я некоторое время тупо смотрел вслед, а на ткани шатра как наяву появляются картинки, как Ротильда въезжает в город, народ пугливо опускается на колени, а она зло и надменно велит графу Табарду схватить вон тех и тех, вздернуть прямо на площади, не так поклонились, сволочи…

— И зачем я это взвалил на свою голову? — спросил я с тоской. — Какой же я дурак… Господи, а ты в самом деле создал человека по своему образу и подобию?

Полог распахнулся, ворвался Джон, глаза горят готовностью броситься хоть в пропасть, только прикажите, ваше высочество!