Дмитрий Силлов - Ученик якудзы

— А от кого?

— Это все, что говорится в древних свитках об этом испытании. Слишком мало тех, кто его прошел. И о них тоже никто ничего не знает. Я уже говорил тебе — не забивай голову лишней информацией. Сосредоточься на предстоящем. Оно потребует от тебя колоссального количества личной силы. Которого, кстати, у тебя нет.

— Ну хорошо, — выдвинул Виктор последний аргумент, до конца не желая мириться с мыслью, что все услышанное имеет место быть на самом деле. — А если драконы не вымерли, то где ж они сейчас? На всех-то поди озёр не хватит.

Сихан усмехнулся.

— Драконы живут во многих мирах. И если кому-то из них не хватит места, ничто не помешает такому дракону создать для себя еще один мир.

Оядзи Школы синоби-дзюцу клана Сумиёси-кай поклонился. Луч восходящего солнца, скользнув на его лысой голове, промчался дальше и утонул в глади озера, неподвижной и серебристой, словно ртуть.

Сихан Школы синоби-дзюцу клана Сумиёси-кай с достоинством поклонился в ответ. Церемонии подобного уровня проводились не часто, и каждое движение её участников должно было подчеркнуть значение происходящего.

— Считает ли патриарх искусства синоби, что его ученик готов к испытанию стихией Воды?

— Да, оядзи, — коротко ответил сихан. Вряд ли кто из присутствующих заметил бы, что эти слова дались ему с трудом.

— Тогда начнем, — громко провозгласил оядзи, облаченный в одежды сохэя — средневекового монаха-воина, поворачиваясь к лесу черных фигур, стоящих неподалёку.

Оядзи верил в магию чисел. Особенно в числа, приносящие удачу.

Вот она, счастливая цифра, не меняющаяся из века в век, — триста пятьдесят три человека. Опора и надежда клана.

И ещё одна чёрная фигура, стоящая сейчас впереди всех. Гайдзин, сумевший пройти все испытания и изменить счастливое число на прямо противоположное.

Почти все испытания!

В глубине души оядзи очень надеялся, что это утро станет последним для белой куклы, которая слишком быстро для человека училась искусству Воинов Ночи.

— Подойди!

Гайдзин повиновался. Но в его глазах не было смирения. Там не было вообще ничего, кроме Пустоты. Для которой, как известно, нет разницы между жизнью и смертью.

— До захода солнца на дне озера ты должен найти то, что не принадлежит никому, кроме тебя, — произнес оядзи ритуальную фразу.

Гайдзин медленно кивнул. Его глаза смотрели на старшего инструктора Школы, но вряд ли видели его. Пустота не может видеть. Потому что все сущее в мире есть Пустота.

Оядзи невольно посторонился, когда гайдзин шагнул вперед. Позже он не раз спрашивал себя — что заставило его тогда шагнуть в сторону, нарушив тем самым ритуал? И не находил ответа. Который знала его душа, но не хотел принимать разум…

Гайдзин дошел до покатого берега и, поджав ноги, сел на землю в двух шагах от кромки воды. Глаза всех участников церемонии были устремлены на него.

А он смотрел на воду.

Или, может, любовался восходом.

Хотя, вряд ли Пустоте свойственно самолюбование…

Мицу-но кокоро… Разум как поверхность озера. Состояние, когда нет ни мыслей, ни ощущений, как нет ни малейшей ряби на глади воды в безветренное весеннее утро. Лишь в этом состоянии можно увидеть истинный мир таким, какой он есть на самом деле. Такое видение мира по-японски называется «нёдзё». Но это всего лишь слово. Звук, рождающийся — и тут же умирающий, за которым нет ничего, кроме колебания воздуха. Тем, кто испытал нёдзё, не нужны звуки. Они беззвучно понимают друг друга. И легко узнают себе подобных среди толпы…

Для того чтобы видеть то, что происходило за его спиной, ему не надо было оборачиваться. Среди множества вытянутых светящихся коконов был лишь один, подобный ему. Виктор почувствовал, как этот кокон с ярким светящимся огоньком в середине послал ему толику своей энергии — и тут же закрылся, словно раковина.

Это был знак.

Теперь он знал, что нужно делать.

Остальные коконы были тусклыми и невыразительными. Внутри них вяло мерцали спирали, по которым медленно перетекала их личная сила.

Виктор попытался раскрутить одну из нитей, из которых состояли светящиеся пучки по бокам его собственного кокона.

Сначала шевельнулся весь пучок. Потом получилось вычленить из него тонкую нить. И протянуть ее к ближайшему кокону.

Тот дёрнулся, почувствовав прикосновение, но позволил проникнуть внутрь себя, к самому центру, в котором собирались начала всех его энергетических спиралей.

Нить стала ярче. Виктор почувствовал, как по ней, словно электрический ток по проводу, полилась струйка жгучей субстанции, приятной, как глоток обжигающего чая в холодный зимний день.

Тогда он размотал ещё одну нить…

Коконов было много, но нитей хватило на всех.

Он поступил благородно. Он оставил им жизнь, хотя мог забрать жизненную энергию до конца, погасив навсегда точки сборки их энергетических спиралей…

Он не знал, сколько прошло времени. Он просто почувствовал, что взял достаточно у тех, кто послал его на смерть. Или не имел ничего против его смерти, что, в сущности, есть одно и то же.

Достаточно… для чего?

Ответ пришел незамедлительно.

Его осознание, его «Я» отделилось от кокона и двинулось вперед. Или же серый, унылый мир двинулся по отношению к нему, вяло обтекая его с двух сторон.

Серая плёнка внизу отлого понижалась, словно Виктор спускался с горы. Над его головой величественно проплыл абсолютно черный диск, от которого во все стороны шли тёмно-серые ленты восприятия, обшаривающие пространство.

Откуда-то из прошлого пришел образ: страница древнеяпонского трактата по магии, в котором говорилось, что дракона невозможно увидеть полностью, так как он живет одновременно в нескольких мирах. Под текстом был нарисован черный круг с явно приписанными позднее комментариями, что, мол, дракон, кусающий собственный хвост, — это символ Вечности и Вселенной без начала и конца… Комментаторам было невдомек, что автор, скорее всего, просто встретил дракона, остался при этом жив, не сошел с ума от ужаса и позднее нарисовал то, что увидел.

Но дракона не интересовали бесплотные сущности, поэтому он просто проследовал дальше по своим драконьим делам.

Спуск постепенно стал пологим.

Везде была серая муть, в которой то тут, то там лежали бесформенные глыбы, светящиеся слабым белым светом. Виктор понял, что это просто камни, живущие жизнью неживого. Понять это было сложно, но тем не менее в сером мире всё обстояло именно так. Живые существа выглядели как скрученные в кокон энергетические жгуты и спирали, дающие тёплое излучение, схожее со светом электрической лампочки. Деревья представлялись вытянутыми колоннами, сплетенными из толстых канатов медленной энергии бледно-голубого цвета. А неживое — предметы, камни, сгнившие в мире людей останки трупов — слабо, едва заметно мерцало белым. Ведь для того чтобы просто существовать в любом из миров, тоже нужна энергия. Не потому ли у японцев белый свет считается цветом траура?..