Дмитрий Силлов - Ученик якудзы

Их было двое.

Практически одинаковых по форме и размеру комка полупрозрачного, светящегося тумана, теперь явственно различимых сквозь переплетения энергетических жгутов. Не сказать, что им было тесно внутри кокона, когда то один, то второй выращивал из себя дымчатые отростки и тянулся к точке, в которой сходились жгуты. При этом они почти не мешали друг другу, но ведь всегда лучше, когда две руки растут из одного туловища, сообща делая общее дело.

Виктор подумал, что, наверно, ненависть — нелучший инструмент для создания собственной души. Но потом пришла мысль, что скальпелем можно равно как убить, так и продлить жизнь. Главное — в чьих он руках…

Сверкающий клинок погрузился в недра кокона, раздвигая жгуты, попадающиеся на пути. Два клочка тумана сначала вздрогнули, но потом одновременно потянулись навстречу…

Бывает боль, которую можно терпеть.

Бывает нестерпимая боль, отключающая сознание.

А еще существует боль, несовместимая с жизнью, когда, словно истонченная вольфрамовая нить в лампочке, рвутся связи с реальностью этого мира. Но Виктор никогда не мог предположить, что подобная боль может тянуться бесконечно. И вдвойне удивительно было то, что при этом он был всё еще жив.

— !!!

Беззвучный крик был ужасным. Но Виктор понял его значение. Не следует слишком долго копаться в собственной душе, после того как она стала одним целым.

Особенно в буквальном смысле…

Нити кокона гасли. И одновременно с ними наливался красками окружающий мир. Виктор еще успел заметить, как, словно в замедленном фильме, сухая старческая рука тащит его руку, извлекая скрещенные пальцы из груди, словно ложку из киселя.

Он зажмурился. Это было слишком невероятно, для того чтобы быть правдой.

Посох сихана валялся на глиняном полу, словно простая палка. А его хозяин смотрел на своего ученика и лишь порой вытирал со лба капли пота, норовящие просочиться сквозь седые брови.

— Я знаю, что такое сэппуку, — наконец вымолвил он. — И могу понять, когда воин взрезает себя, для того чтобы выпустить наружу своё ками. Но я никогда не думал, что можно взрезать грудь собственной рукой, для того чтобы его обрести.

Он покачал головой и, наконец овладев собой, подобрал посох. Поднявшись на ноги, он легонько стукнул по камню ногой и усмехнулся.

— Что ж, неживой, наверно, сейчас тебе признателен. Но кудзи-кири все равно будет требовать жертвы — Ритуал нарушать нельзя. Поэтому тебе все-таки придется закрепить достигнутый результат.

На этот раз их было меньше — человек тридцать, не более.

Лучшие ученики Школы.

Они застыли неподвижно в своих черных одеждах, словно терракотовые изваяния, образуя замкнутый круг. В центре круга, скрестив руки на груди, стоял лысый монах с торжественно-каменным лицом.

А у его ног, склонив голову на грудь, в классической японской позе на пятках сидел голый по пояс человек со связанными за спиной руками и непривычно белым для этих мест цветом кожи. Его лица не было видно — только ветер слегка трепал светлые, короткостриженые волосы на его затылке.

Круг расступился, пропуская внутрь Виктора и его учителя, и сомкнулся вновь за их спинами.

Сихан и лысый оядзи поклонились друг другу. Виктор тоже кивнул, не особо заботясь о том, насколько почтителен был его поклон. Его мысли были заняты другим.

Он уже понял, зачем его привели сюда.

Тридцать пар глаз безразлично смотрели на него, и в них ясно читалось намерение.

«Пожалуй, со всеми-то я и не справлюсь в случае чего…»

— Заверши Ритуал, — коротко сказал сихан, кивнув на коленопреклоненного блондина.

Виктор покачал головой.

— Не много чести убивать связанного.

— Так развяжи его, если тебе будет от этого легче, — бросил сихан.

Предрассветный воздух рассекла черная молния — и тут же вернулась в ножны, закрепленные за спиной. С рук связанного человека упали веревки, но он даже не пошевелился.

— Убивать пленного неменьшее бесчестье, — ровно произнес Виктор.

— Хорошо, — коротко качнул лысиной оядзи. — Возможно, это изменит твоё решение.

Он наклонился и поднял вверх безвольную руку пленника.

Под мышкой коленопреклоненного человека алела маленькая цветная татуировка — огненный орёл, сжимающий в когтях свастику.

— Этого шпиона поймали с месяц назад, — сказал лысый. — Неважно, что он делал в Японии. Важно другое — откуда он появился.

Оядзи выдержал театральную паузу.

— После окончания Второй мировой войны остатки немецкого элитного разведывательно-диверсионного соединения Абвера «Бранденбург-800» сумели пробраться в Антарктиду и основать там свою базу. Сегодня их щупальца протянулись по всему миру. Они вновь пытаются вернуть свое могущество, утраченное уже более полувека назад. Но сейчас у них другие методы.

Взгляд оядзи, казалось, сверлил душу Виктора.

— У белого самурая, который пытался убить тебя при испытании стихией Ветра, была такая же татуировка.

Виктор пожал плечами.

— Это был его выбор — пытаться убить безоружного. Но вряд ли это причина для того, чтобы я делал то же самое. Закон Будды справедлив для всех. Я хорошо помню, чем эта попытка кончилась для того самурая.

Казалось, оядзи начал свирепеть.

— Когда-то нацисты предали Японию. И не твой ли дед, насколько я помню, погиб в той войне?

Коленопреклоненный человек шевельнулся и поднял голову.

Это был Генка, сосед Виктора по самолету.

Почему-то Виктор не особенно удивился, узнав его. Вероятно, не то было время и место, чтобы давать волю удивлению. Как и другим чувствам, кстати. А может, за время, проведенное здесь, он просто разучился удивляться?

Виктор усмехнулся.

— И сейчас вы хотите, чтобы я уподобился тем, кто убил моего деда?

— Мне жаль, — сказал оядзи и шевельнул пальцами, подавая какой-то знак.

Терракотовые фигуры одновременно сдвинулись с места. Сихан медленно поднимал руку в протестующем жесте — но все это было уже неважно.

Потому что на стене, отгораживающей Школу от внешнего мира, находился гораздо более существенный повод для беспокойства.

Меч Виктора вновь прыгнул в руку — но сейчас его черный клинок был направлен в сторону, противоположную цели. Палец легко скользнул по рукояти. Мэнуки в виде эмблемы древней школы гэндзицу-рю легко повернулась и, повинуясь давлению, так же легко провалилась внутрь рукояти меча.

Это было похоже на плевок хамелеона. Ребристый стальной штырь просвистел в воздухе — и тут же вернулся на свое место, стряхнув об устье отверстия в рукояти застрявший в нем шейный позвонок.

А со стены вниз валилась фигура в костюме цвета предрассветного тумана, так и не выпустившая из рук автоматическую винтовку, снабженную оптическим прицелом и длинным глушителем.