Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

— Убей ее… — простонала Волчица.

Последний удар стал решающим. Лезвие кинжала пронзило колдунью насквозь, оцарапав грудь Волчицы. Только тогда Брит разжала руки. Волчица высвободилась, вся дрожа от ужаса и отвращения, и бросилась в объятия Герольфа.

— Это дьявол! — всхлипывала она. — Сам дьявол.

— Все уже, все… — сказал он, прижимая ее к себе. — Все кончилось. Она мертва.

Хальфред и Бьорн с самого ухода Брит не обменялись ни словом. Они сидели за скалой, спина к спине, и ждали. По совету колдуньи они подсунули себе под одежду по половине оставленного ею лоскута, и средство это оказалось чудодейственным. Благодатное тепло сразу распространилось у них по всему телу, до самых кончиков пальцев. Какой бы лютый мороз ни трещал кругом, им, сидящим неподвижно в ледяной ночи, было уютно, как у жаркого огня.

Но так было только первое время. Тепло стало убывать, остывать, и вот…

— Мне холодно… — сказал Хальфред. — По-моему, лоскут больше не греет.

— И со мной то же самое, — подтвердил Бьорн.

Перемена была настолько явной, что оба, не смея высказать это вслух, подумали одно: с Брит что-то случилось. Они встали, некоторое время пытались согреться, топая ногами, но очень скоро мороз пробился под одежду, и они не могли унять дрожь.

— Что она там делает? — сказал Бьорн. — Мы так до утра не доживем.

Хальфреду совсем не улыбалось возвращаться в замок, откуда он с таким облегчением унес ноги, но что еще оставалось делать? Они подождали еще немного, потом, решившись, стали подниматься на холм.

Они уже видели впереди ворота, когда те вдруг распахнулись. В разрыве облаков показалась луна и четко высветила двух всадников, выезжавших из парка. Бьорн едва успел схватить Хальфреда в охапку и соскочить с ним в придорожный ров.

— Смотрите! — прошептал карлик. — Вон, на второй лошади!

Что-то продолговатое, завязанное в мешок лежало поперек седла. Лошадь заржала; она шарахалась из стороны в сторону, взбрыкивала, пытаясь освободиться от своей ноши. Шла она как-то боком, словно у нее слишком много ног и она путается, куда какую ставить. Собаки заходились истеричным лаем.

— Бригита… — простонал Хальфред.

Двое всадников не мешкали. Едва за ними закрылись ворота, они пришпорили коней и поскакали по дороге, уходящей в лес.

— Я пойду за ними, — сказал Хальфред. — Хочу выяснить, куда они ее везут. Может быть, она еще жива.

Первым побуждением Бьорна было удержать его, но он тут же передумал. Без Брит у них не было ни единого шанса вызволить Бриско.

— Хорошо, — сказал он. — Ступайте. Постарайтесь узнать, что с ней сделали, и возвращайтесь поскорее. Я буду ждать вас тут.

Хальфред трусил между двумя стенами высоких елей. С узлом в руке и скрипкой, зажатой под мышкой, он менее всего походил на лихого авантюриста. Но отвага пылала в нем, и непоколебима была решимость все силы положить, чтобы отыскать Бригиту.

Чем дальше он бежал, тем явственнее ощущал в себе какое-то никогда еще не испытанное чувство, что-то новое и небывалое — некое вдохновение. Как будто его одинокая жизнь вдруг предстала ему во всей своей тщете, а в эту ночь ему был дарован шанс разом наверстать потерянные годы, когда он думал только о себе. Бригита колдунья? В три раза, а то и больше, старше его? Ну и что? Она была единственным существом, о котором ему в кои-то веки довелось заботиться, за которое он волновался. Вот почему он жизнь за нее отдать готов, пусть она и пожирательница крыс. Он найдет ее, где бы она ни была, и позаботится о ней.

Обезумевшая луна и тучи, галопом несущиеся по небу над его головой, придавали, как ему казалось, подобающую героическую окраску его предприятию.

И он бежал, и бежал долго, не останавливаясь. Потом впереди на дороге увидел их. Двух всадников, едущих обратно. Он спрятался за деревом и затаил дыхание. Груза на второй лошади не было. «Бригита, куда они тебя упрятали?» Он побежал быстрее, не теряя из виду следы копыт на подмерзшей грязи. Ему больше не было холодно. Наоборот, он весь горел. Потому ли, что бежал, или, может быть, это Бригита снова грела его?

— Я иду к тебе! — сказал он вслух. — Иду, Бригита!

И побежал еще быстрее. Внезапно следы исчезли. Он повернул обратно и скоро нашел их. Следы сворачивали в лес. Он пошел по ним по бездорожью, где ноги то вязли во мху, то цеплялись за корни и скользкие камни. Под деревьями было темно, ничего не разглядишь. Он споткнулся, упал, подвернул запястье, да так больно, что чуть не потерял сознание. А потом внезапно увидел, что он у цели.

Прямо перед ним зиял черной пастью обрывистый овраг. «Они бросили тебя туда? Варвары, они посмели бросить тебя туда? Подожди, Бригита, я иду, я иду тебе на помощь…»

С этой стороны спуститься было невозможно, но, может быть, другой склон… Он долго шел в обход и наконец рискнул. Он съезжал по осыпи, перескакивал по скалам, не выпуская из рук свой узел и скрипку хардангерфеле. Раз десять чуть не сломал себе шею. «В кои-то веки оно и к лучшему, что я маленький, — думал он, — падать не так высоко».

На дне оврага под ногами захрустело, словно он ступал по сухим веткам или… да, похоже на то: по костям. Он наклонился, подобрал одну на ощупь — так и есть, кость. Должно быть, какие-нибудь звери срывались в овраг и погибали. Вот все и объяснилось. Разве что… Мысли у него в голове метались и путались. Вот этот белый, гладкий череп с пустыми глазницами… Разве у какого-нибудь зверя может быть такой? А вон тот, другой? А этот? И вон еще… От ужаса каждый волосок у него встал дыбом. Он был один живой, а вокруг — десятки мертвецов.

— Бригита! — крикнул он, и от стен оврага отдалось: …гита… гита…

Он стал шарить среди костей, сам себе поражаясь. Ему бы в этот час лежать в своей теплой мягкой постели, слушать, как потрескивают в печке дрова, и не знать иных забот, кроме как с одним или двумя яйцами пожарить завтра бекон. А он вместо этого глухой ночью ворошит скелеты в каком-то жутком овраге, в чужой стране.

— Бригита! — позвал он.

— …гита… гита… — откликнулся овраг.

А потом он увидел ее. Вернее, увидел мешок. Около него уже шевелилась какая-то тень. Собака, дикая кошка, волк? Какой-нибудь еще более опасный зверь? Ему было все равно.

— Геть! Кш-ш! Пшел вон! — закричал он, и зверь бросился наутек.

В мешке ничто не шевелилось. Он подбежал, упал на колени. Дрожащими пальцами развязал веревку. Первым, что он увидел, были волосы — не вмятина в черепе, а волосы. Мягкие, как у старенькой бабушки, такие тонкие, реденькие. Он осторожно сдвинул ниже край мешка, освободив голову. В лице ничто не дрогнуло. Глаза, ноздри, губы — все было сомкнуто, бело и недвижно.

— Бригита… — прошептал человечек. — Это я, Хальфред… Скажи что-нибудь… Открой глаза…