Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

Время шло.

«Не стреляйте, пожалуйста… — безмолвно молил Алекс. — Не стреляйте… Все хорошо… Вот так, вот и хорошо, так и оставайтесь… еще хоть немножко…»

У Родиона Липина начинали коченеть пальцы, сжимавшие холодную сталь ружья. Он сказал себе, что надо уже переходить к действию. Не стоять же так всю ночь. Его подташнивало, в висках стучало, колени начали дрожать. Сколько же времени он стоит тут в нерешительности, как дурак?

Он услышал сквозь перегородку какое-то шебуршание в хлеву и навострил уши. Это маленькая писюха вышла на двор, как и раньше бывало среди ночи. А когда вернулась в хлев, засов не задвинула… Он точно знал, что не задвинула. Когда задвигают засов, это слышно. Ему хорошо был знаком этот звук.

А знаешь ли ты, моя девочка, что ты совершила ба-альшую глупость? Потому что очень глупо оставлять засов незадвинутым, когда рядом Родион Липин и когда этот Родион Липин вне себя от злости!

Он снял со стены ружье. Оно было уже заряжено, оба ствола. Двенадцатый калибр. Он подождал, пока все стихнет, пока она снова уснет. А потом вылез из своей клети, вышел и тихонько, сантиметр за сантиметром, открыл дверь хлева.

Задумал он так: застрелить его — солдата. А потом заняться девчонкой. Согласна, не согласна — неважно, слон правильно говорил. Только теперь он был как в тумане… Потому что хотеть-то он ее хотел, но был далеко не уверен, что на деле у него что-нибудь получится… Нет, даже был уверен, что не получится. С годами его мужская сила поубавилась. Точнее, вовсе иссякла. Вот она, правда! Он иссох — никаких соков в нем не осталось. Ни слез, ни другого чего. Когда он плакал о Полине, он только скулил всухую — слезы не текли. И то же самое ниже пояса. Ничего не осталось. Когда она это увидит, она будет над ним смеяться. А ему будет стыдно… Тогда он переменил решение. Он застрелит их обоих, вот что…

Только вот выстрелить он никак не мог…

Это продолжалось долго — может, целый час.

Потом он медленно опустил ружье и пошел к двери. Эти двое так все и спали. Он бесшумно вышел. В прорыве облаков вовсю сияла круглая луна. Почему это луна всегда наводила его на мысли о смерти? А если самому наказать себя за все содеянное зло, неужели все равно попадешь в ад?

Он вернулся в дом. Огонь в очаге погас, и было холодно, почти как на улице. Он посмотрел на мертвого горностая, лежащего около его тарелки. Шагнул к своей кровати и тут заметил, что обмочился, пока стоял в хлеву. Штаны спереди были мокрые. Мысли путались — смутные мысли о разных вещах: о его утином голосе, о серых от грязи простынях, о Полине, которая его била…

Он услышал, как в хлеву задвинули засов.

От всего его воротило.

И тогда он вспомнил про Африку.

Я иду к вам, звери, сейчас иду…

Родион Липин вовремя опустил ружье. Продлись этот кошмар хоть немного дольше, Алекс не выдержал бы. Он увидел, как старик повернулся к двери, вышел и тихо притворил ее за собой. Так отец выходит из детской, убаюкав своих детей, — подумалось ему. Он выдохнул неслышное «спасибо», сам не зная, кого благодарит.

Он заставил себя выждать, пока Липин зайдет в дом. Только тогда он метнулся к двери и, задвинув засов, обессиленно привалился к ней, отходя от пережитого. Лия открыла глаза.

— Keskien, Aleks?

Он не успел ответить. Грянул выстрел — один-единственный, оглушительный и страшно близкий. Его металлическое эхо не смолкало еще несколько секунд. Конь Факси испуганно заржал. Вскрикнула Лия. Алекс кинулся к ней, обнял, прижал к себе.

— Все хорошо, любовь моя, все хорошо… Itiyé…

Родион лежал на полу между столом и кроватью. Он выстрелил себе в рот, и все кругом было в крови. Алекс повесил ружье на прежнее место, потом обернул тряпкой голову Родиона. Лия отвернулась. Он хотел было завернуть тело в простыню вместо савана, но Лия сочла, что для мертвого эта простыня слишком грязная, даже если живой ею не брезговал, и принесла свою. Они завернули в нее труп, вдвоем перенесли его в хлев и взвалили на спину Факси.

Маленькое заброшенное кладбище все состояло из подъемов и спусков. Туман разошелся, и холодный лунный свет ярко озарял надгробия, полузанесенные снегом. Они исходили все проходы между могилами, изучая надписи на надгробных камнях. Ни на одном им не встретилось имя, которое они искали: Полина. Но Лия в конце концов обнаружила кое-что другое.

— Aleks, — позвала она, — kienni! Поди сюда!

Хотя время и превратности погоды сделали надпись неудобочитаемой, глаза не обманывали девушку.

— Lipine, — объявила она. — Io sestyé… Я уверена!

Факси отвез своего мертвого хозяина на кладбище, как вез бы любой другой груз — покладисто и равнодушно. «Факси на кладбище… — подумалось Алексу. — „Скачи за луной… на смерти верхом…“» Как странно все перекликалось!

Они положили покойника между могилами. Потом обмотали надгробие веревкой, веревку привязали к сбруе коня и заставили его тянуть. Могучий тяжеловоз сдвинул камень на метр в сторону. Земля под ним была промерзшая и твердая как камень. Ее пришлось долго долбить киркой и лопатой. Время от времени Лия переставала копать и рассматривала пузыри на ладонях. Родион Липин под простыней лежал и ждал. В кои-то веки спокойно.

Спустя час тяжелой работы лопата Алекса ударилась о дерево. Был ли это гроб Полины? Или там лежал отец Родиона? Или его мать? Неважно, все-таки он будет тут с кем-то из своих, а яму они уже вырыли достаточно глубокую. Они опустили в нее тело. Когда Алекс взялся за лопату, чтобы засыпать могилу, Лия остановила его.

— Sostde… Подожди!

Она произнесла несколько фраз — краткое надгробное слово, дань человеку, теперь покоящемуся под простыней. Слов Алекс не понял, но смысл угадал.

— Спасибо тебе, Родион, — добавил он от себя, — спасибо за то, что спас нам жизнь…

Потом оба снова взялись за работу. Мало-помалу земля укрывала останки Родиона Липина и скоро укрыла совсем. Засыпав могилу, они водрузили камень на прежнее место. Луна светила на надгробие — она была совсем круглая.

Они вернулись в хлев, немного поспали, а когда проснулись, тут же принялись за сборы. Ни тот, ни другая и помыслить не могли остаться в этом месте, меченном смертью. Они решили завтра же покинуть деревню.

Зима все длилась, и война приобрела катастрофический характер. Каждый день всем казалось, что мороз уже достиг апогея, и каждый следующий день он еще крепчал и сковывал все: воду, грязь и человеческую храбрость. Ветер так и леденил, солнце показывалось редко и не грело.

Армия Герольфа у стен столицы уже не надеялась, что это когда-нибудь кончится. Не реже чем раз в неделю объявляли о скорой капитуляции противника, но ее так все и не было. Всякий раз говорили: уж теперь-то им конец. Они уже пожгли всю мебель, разбирают на дрова стены. Они варят подметки от сапог, скоро начнут поедать друг друга. Еще дня три продержаться…