Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

— Нет, нет! — закричали дети, и ни один не двинулся с места.

— Ну что ж, тогда вот вам легенда про дьякона из Мирки.

— Ух ты! — прошептал Бриско. — Я ее знаю, жуть какая страшная!

— Однажды, — начал священник, — дьякон из Мирки решил поехать в Бэгизу и пригласить свою невесту Гудрун отпраздновать с ним Рождество.

— А что такое дьякон? — спросила маленькая девочка с дыркой на месте выпавшего молочного зуба.

— Дьякон — это человек, который прислуживает в церкви. Так вот, дьякон из Мирки собрался, оседлал своего коня Факси и пустился в путь. А дело было зимой…

Ясный, хорошо поставленный голос уже заворожил маленьких слушателей. Взрослые, хоть и не показывая виду, тоже прислушивались, как нетрудно было заметить. Сказочник описал коня Факси — его светлую масть и серую гриву, перечислил все, что вез в своей котомке путник, рассказал про заснеженную дорогу, про крики птиц в низко нависшем небе. Рассказал, как дьякон, желая переправиться через реку Хооргу, неосторожно доверился ледяному мосту, а тот под ним проломился.

— Молодой дьякон провалился в воду и погиб — то ли захлебнулся, то ли поранился насмерть, то ли и то и другое. Когда впоследствии нашли его труп, то увидели, что ледяная глыба проломила ему затылок. Но в тот день, когда случилось несчастье, никто об этом не знал, потому что место было дикое и безлюдное. Поэтому, когда Гудрун увидела перед своим домом коня Факси, она была уверена, что человек, представший перед ней…

— …ее жених!

— Да, ее жених, дьякон. А был-то это, как вы уже догадались, его призрак, афтерхэнга. Ни о чем таком не подозревая, она охотно приняла приглашение, собрала вещички и села на коня позади всадника.

Приближался момент, которого так ждал Бриско. Он подтолкнул брата локтем.

— Вот, слушай! Сейчас будет страшно…

Сказочник понизил голос и сделал большие глаза:

— Некоторое время они скакали молча. Потом из-за туч выглянула луна, и жених обернулся к Гудрун. И сказал такие слова: «Скачи за луной… на смерти верхом… видишь этот белый знак на моем затылке… Гарун… Гарун…»

Последние слова сказочник произнес зловещим шепотом, и на секунду могло показаться, что он сам и есть афтерхэнга. Ребятишки слушали, разинув рот, совершенно оцепеневшие.

— Все понятно! — ужаснулась Гудрун и соскочила с коня! И очень вовремя, потому что в этот самый миг всадник въезжал на кладбище, где и канул в разрытую могилу! Призрак выдал себя: как все ему подобные, он не мог произносить имя Божье — «Гуд», а стало быть, и имя « Гуд -рун», которое ему пришлось превратить в « Га -рун». Девушка, ни жива ни мертва от страха, кинулась звонить в кладбищенский колокол и звонила, пока не сбежались люди. Потом она долго еще не могла оставаться одна, и каждую ночь кто-нибудь должен был с ней сидеть. В конце концов Гудрун оправилась, но, говорят, так никогда и не стала прежней…

Сказка кончилась. Воцарилось молчание, а потом дети бурно зааплодировали — отчасти, чтобы поблагодарить сказочника, а больше для того, чтоб разогнать все страхи веселым шумом.

Все это время мальчики сидели, оборотившись к сказочнику. Когда же они вернулись в прежнее положение, чтобы ехать дальше, то так и подскочили. Рядом с тележкой стояла какая-то женщина и улыбалась им. Очень элегантная белокурая дама.

— О! — рассмеялась она. — Сожалею, если напугала вас. Вы тоже едете в комнату Саг?

— Да, — сказал Бриско.

— Тогда я должна вас предупредить, что 47-В туда сегодня не пойдет. На линии ремонт, и нам придется добираться в объезд. Пойдемте, я покажу куда.

Голос у нее был низкий, а необычно раскатистое «р» и что-то неуловимое в манере строить фразы наводило на мысль, что она говорит не на родном языке. Все это складывалось в странную мелодию, чарующую и в то же время настораживающую.

— А, вот оно что! — откликнулись мальчики и безо всяких опасений последовали за женщиной.

Они подошли к другой тележке, стоявшей у стены. Алекс сразу заметил неструганые доски бортов и ржавчину на колесах.

— Развалюха какая-то… — проворчал Бриско, усаживаясь рядом с братом лицом к движению.

— Ничего, путь недалек, — сказала дама, садясь напротив. — Мы проедем по одной из старых галерей.

В свете ламп ее шелковистые щеки и руки отливали золотом. А таких ногтей, длинных и ухоженных, ни у одной из здешних женщин не было. Меховое манто — из лисицы, а может, выдры — мягко облегало точеные плечи, стройный стан и длинные скрещенные ноги. Глаза у нее светились желтым огнем, как у волчицы. На голове — шапочка, тоже меховая.

Тележка, хоть и топорной работы, была оснащена такой же красной ручкой и такими же шнурами, что и другие.

Бриско, не теряя времени, потянул за желтый шнур, и они въехали в проем галереи, зияющий в левой стене. Стены здесь были земляные, ламп только-только хватало, чтобы не остаться в полной темноте. Сперва они ехали молча. «Как афтерхэнга с Гудрун!» — подумали, не сговариваясь, оба мальчика. Им было досадно, что теперь приходится делить тележку с попутчицей и нельзя развлекаться как заблагорассудится. Но красивая дама не обращала на них никакого внимания, так что они смирились с ее присутствием и почти забыли о ней.

Коридор, по которому они ехали, был темный, жутковатый, и Алекс, наклонившись к брату, зашептал ему в ухо самым загробным голосом:

— Скачи за луной… на смерти верхом… Гарун… Гарун… Видишь этот белый знак…

— Перестань! — крикнул Бриско, и они сцепились в дружеской потасовке.

Потом они угомонились и долго ехали молча — по довольно крутому склону, потом опять по ровной дороге. Даже если это и был объезд, все равно путь казался им несообразно долгим. Как будто тележка заплутала в лабиринте галерей или, может, все расстояния взяли и увеличились. Но они все ехали и ехали в полумраке.

— Вы Йоханссоны-младшие? — нарушил молчание бархатистый голос дамы.

Это было так неожиданно, что они снова так и подскочили.

— Да, — ответил более бойкий Бриско.

— О, прекрасно! — одобрила дама и прямо-таки просияла.

Алекс недоумевал: с чего это дама так радуется, что они — «Йоханссоны-младшие», как она выразилась? Но главное, в то же самое время на него накатило, хоть и всего на секунду, почти неодолимое желание дернуть за красную ручку. Это было как безусловный рефлекс, порыв к спасению — нечто животное, иррациональное. Но вместо этого он стал рассуждать так, как учили его родители: разве красивая дама, которая вежливо спрашивает вас, не Йоханссоны ли вы, представляет какую-то опасность? Разумеется, нет! Но, с другой стороны, отец часто говорил ему: «Верь своей интуиции, сынок! Слушайся своего сердца и чутья… Они тебя никогда не подведут». Да уж, сложная штука — жизнь… Во всяком случае, он не стал дергать за красную ручку.