Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - рейхсфюрст

Все верно, подумал я кисло. Женщина — основа выживания, ее нужно беречь как зеницу ока. И если гибнет муж, опеку над нею и ее детьми должен принимать либо брат мужа, либо тот, кто его убил.

— Наверное, — пробормотал я услышанное в детстве, — когда Закон писали, дороги еще не минировали… Хорошо, иди впереди!

Она кивнула и пошла вперед, я двинулся в двух шагах позади. Под сапогами позвякивает хрустящий пол из темных и серых плиток мрамора, не мелких и не крупных, цветовая гамма не раздражает глаз, справа и слева изящные тонкие колонны, а за ними этот же зал, только рисунок на полу чуть темнее.

В коридорах светло, но я не заметил ни свечей, ни светильников, а двери перед нами распахиваются сами. Вернее, перед Алвимой, а я смиренно тащусь сзади.

Она на ходу бросила одному из встреченных слуг:

— Обед подать в личные покои. На двоих.

Он поклонился, зыркнул на меня исподлобья, исчез. Я проводил его взглядом, Алвима остановилась и посмотрела на меня серьезно.

— Мой господин…

— Слушаю, — буркнул я с чувством неловкости и вины, — говори, ты же хозяйка.

— Теперь хозяин вы, мой повелитель.

— Понимаю, — сказал я, — тоже стараюсь на кого-то сложить все обязанности, если удается. Пойдем в твои покои, там поговорим.

— Ваши покои, — поправила она.

Я смолчал, покои оказались хорошо обставленной комнатой, просторной, но, к счастью, не залом, чьи гигантские размеры тяготят в Сен-Мари и Савуази. Хорошо подобранная мебель, очень простая, но удобная, медная и серебряная посуда на столе. Не богато, но чисто и уютно.

Она прошла мимо крохотного столика, где высится вытянутый узкогорлый медный кувшин, повела над ним ладонью, из отверстия поднялась струйка света и начала подниматься, изгибаясь во все стороны, к потолку.

Я смотрел, оцепенев, в самом деле луч света, но впервые вижу, чтобы шел не идеально прямо, а вот так грациозно изгибался в стороны, словно ползущая по воздуху, как по песку, крупная светящаяся змея…

Она взглянула в мою сторону чуточку обеспокоенно.

— Что-то не так?

Я указал взглядом на кувшин:

— Интересная у тебя вещь.

Она все еще печально, но с некоторым самодовольством усмехнулась и покачала головой:

— У вас таких нет? Вижу по вашему лицу, мой повелитель.

— Нет, — признался я. — Вообще не думал, что такое возможно.

— Когда-то их было много, — ответила она. — Когда нашли пещеру с такими вот… Но одни разбились, другие перестали давать свет. Я этим пользуюсь только в торжественных случаях.

— Польщен, — сказал я. — Но погаси, не трать энергию. В смысле, там тоже может масло кончиться, выгореть, тогда и погаснет.

Она покачала головой и сказала мягко:

— Нет, пусть эту ночь горит. Особый случай.

— Пусть, — согласился и я. — Красиво.

Она церемонно ждала, когда я сяду, а сама опустилась в кресло только по моему жесту.

Я спросил хмуро, все еще чувствуя себя как слон в посудной лавке, что потоптал и своих, и соседей:

— Введи меня в курс. Я чем-то нарушил равновесие сил? Кто ваши соседи? С кем дружите, с кем… не совсем?

Она посмотрела с недоумением:

— С кем дружим? С тем, с кем в родстве. Наших, ибаншитов, всего семьсот человек, но гешитов и юнашитов почти по три тысячи, у них хорошие и бесстрашные воины, это наша родня по линии Турганлая… а те, от кого мой муж защищал наши земли, это древний род Хашимлая, могущественный и захвативший огромные земли. Его маги владеют многими мрачными тайнами, им служат призрачные всадники…

Я зябко повел плечами:

— Какой ужас! Они и сюда могут прикопытить?

Она покачала головой, удивление во взгляде росло.

— Замки у нас всех защищены. Но отдельному человеку, да еще скачущему на быстром коне, защититься очень трудно.

— Да это понятно, — сказал я добро. — Стационарные установки громоздки, а портативные маломощны. А что у нас на ужин?

Она провела ладонью по лицу.

— Ах да, прости, мой господин. За сегодня так много чего стряслось… Я сейчас все приготовлю.

Это ты прости, хотел я сказать, но смолчал, здесь такие слова могут счесть признаком слабости, что на самом деле так и есть, но кто же в таком признается.

Слуги здесь достаточно проворные, пока одни готовят обед, другие тем временем на другом конце комнаты таскают ведрами горячую воду и наполняют не деревянную бадью с теплой водой, как я ожидал, а настоящий небольшой водоемчик из камня на троих, есть углубления для спин, а на широком бортике предусмотрено углубление для мочалки, пемзы и мыла.

От воды поднимается пар, я потыкал пальцем, терпимо, разделся, появилась Алвима и застыла в двух шагах, скромно опустив ресницы.

Как я понимаю, слуги слугами, а мне обязана прислуживать сама, как у нас королям прислуживают герцоги и прочие высшие лорды, считая для себя честью стоять с подносом в руках, чтобы в нужный момент сменить его величеству грязную тарелку на чистую.

Она выждала, пока я влезаю и устраиваюсь в ванне, затем приблизилась и целомудренно принялась тереть мне плечи и спину, разминать мышцы, почесывать, сдирать грязь и шелушащуюся кожу.

Я в конце концов заставил себя расслабиться, даже похрюкивал довольно, мужчины и свиньи обожают, когда их чешут, позволил себе отдых, хотя в никогда не засыпающих мозгах то и дело всплывают разные вопросы, но вялые, дохловатые, ленивые, похожие на ленивых толстых карасей, роющихся в иле.

— Мой господин, — проговорила она тихо, — прошу вас приподняться… или лечь.

— Лучше лягу, — сказал я.

Она повела мочалкой по груди и животу, я в блаженстве засопел, глаза начали закрываться в истоме, но растопырил их и всмотрелся в ее лицо. Очень спокойное и умиротворенное, все снова встало на свои места: мужчина в доме, крепость защищена, я беру под защиту как ее, так и ее детей, если они у нее есть, а также всех домочадцев, слуг и прочих-прочих, а у воинов буду, естественно, старшим.

— Влезай ко мне, — предложил я.

Она покачала головой:

— Нельзя.

— Почему?

— Не в этот раз, — пояснила она.

— А-а, — сказал я, — купание ритуальное?

— Да…

— Хорошо, — сказал я. — Больше ничего от меня особого не надо? Ну там циркумцизио, хари-хатха или еще какая-нить традиция или обряд вроде бар-мицвы или даже бат-мицвы…

Она покачала головой:

— Для первой вы опоздали, мой повелитель, а до второй еще лет шестьдесят скакать на быстром коне. Приподнимитесь… вот так… теперь можете выкарабкиваться.

Она взяла полотенце, и едва я вылез, начала тщательно убирать все капли с моего разомлевшего в теплой воде тела. Я послушно поднял руки и наслаждался домашним покоем.

Ужинали вдвоем, никто из слуг не появился, она сама подала на стол, а потом всякий раз замирала смиренно, пока я не догадывался велеть сесть и не выеживаться с традициями.