Юлия Матси - Нэко

— Мама, мамочка, — я всхлипнула и порывисто обняла ее.

— Катя?! Катюша, доченька… — она отстранила меня, вгляделась в облик, созданный амулетом иллюзий, и пошатнулась. — Господи, ты жива… С тобой все в порядке? Доченька…

Я перехватила ее ладони, тянущиеся к моему лицу, и крепко их сжала.

— Мам, со мной все хорошо. Давай зайдем в квартиру. Папа дома?

— Да, дома. Господи, но где ты была?

— Ма, я все объясню. Честно. Все хорошо. Идем.

За руку я провела ее на кухню, как ни в чем ни бывало поздоровалась с папой и тут же занялась приготовлением чая.

— Катя!

— Па, я все сейчас расскажу. Подождите немного.

— Катюх, не ожидал от тебя такого. — Папа помог маме присесть в уголок и посмотрел на меня. — Хоть бы мать пожалела.

Он держался гораздо лучше, но я видела, что и ему восемь дней моего отсутствия дались тяжело. Быстро поставив на стол кружки с чаем, я покачала головой:

— Я не могла ничего вам сообщить. И раньше прийти тоже не могла. Простите.

— Но почему? — Мама дрожащими руками взяла кружку и отпила глоток.

Это было хорошо: пара капель успокоительного помогут ей спокойнее принять новости, которые я собираюсь сообщись, а немного «Фой Имплицитам», «Слепой веры», — не относиться к ним слишком критически.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, и спрятав под себя невидимый, но почему-то замеченный Исходником хвост, я начала рассказывать. Причудливое сплетение правды и лжи текло не так гладко, как хотелось бы, но шероховатости скрывались воздействием зелий.

Мне до сих пор сложно и немного больно вспоминать тот разговор. Мне поверили. Не сразу, после многих доказательств, но поверили. А вот отпускать не хотели. Да я сама, хоть и осознавала необходимость и неизбежность ухода, внутренне противилась ему. Из-за этого переубеждать родителей было в сотни раз сложнее. Мама придумала тысячу и одну причину остаться, папа поддерживал ее всеми силами.

— Па, я обещала. Разве не ты учил меня, что обещания — это нечто, к исполнению сугубо обязательное?

— Научил на свою голову, — он хмурился, но я видела, что отец мною гордится. Обещание для него было достойной причиной. Мужчины вообще чаще всего лучше подготовлены к тому, что однажды дитя придется отпустить в вольный полет.

Переубедить маму оказалось гораздо сложнее. Я понимала ее волнение, нежелание отпускать единственную дочь в неизвестность, но потакать ему не могла. Итогом спора с ней стала красная капелька моей крови, заключенная в прозрачный кристалл.

— Смотри, пока со мной все хорошо, она будет сохранять цвет. Если же случится беда, то кровь потемнеет или вовсе почернеет.

— Но если это произойдет, мы будем знать, что все плохо, и не сможем ничего изменить. Это слишком жестоко, Катюша.

— Ой, мам, вероятность того, что она сменит цвет, почти равна нулю, — сказала я чистую правду. И тут же уравновесила ее абсолютной ложью: — Я в том мире в полной безопасности.

Как бы то ни было, победа в этом споре осталась за мной. А вот сказочных свойств у оставленного родителям «артефакта» не было ни на грош. По сути, я добавила к крови коагулянт, чтобы она быстро и красиво свернулась, а затем заключила в особый консервирующий состав, который сохранит содержимое на ближайшие лет триста без особых изменений.

Спать этой ночью никто не лег. Мама дотошно расспрашивала меня о новой жизни, а я рассказывала ей о Мин-Йаршерисе так, будто не было ничего другого. Восторженно описывала корабли, мощенные забавной мозаикой улочки, магические фонари, толстых пушистых котов… Немного рассказала о Тиэне, естественно, не упоминая ни о подоплеке наших отношений, ни о существующем в том мире рабстве. Я описывала тамошнее звездное небо с двумя лунами и тут же переходила к своей работе в академии. Пришлось приврать, что там у меня отличная зарплата. Это немного упростило разговор о деньгах, но совсем чуть-чуть: мама упорно не хотела соглашаться брать мое золото или полученную за него земную валюту. Но в итоге мне при папиной молчаливой поддержке удалось ее убедить.

Утром мы сходили в полицию, чтобы родители забрали заявление о моей пропаже. Для ускорения и облегчения этого процесса пришлось использовать еще немного «Слепой веры». Правда, господину офицеру, который не пил зелье, а вдыхал его испарения, это обеспечило неслабую головную боль, зато мы разделались с проблемой за каких-то сорок минут. Еще был поход в вуз и обеспечение легенды моего отсутствия в городе на ближайшие полгода. Это оказалось до смешного просто: как раз в сентябре по программе обмена группа студентов должна была отправиться в Финляндию. Естественно, я в эту группу не входила, и никто не собирался меня туда везти… Однако убедить ректора, что он таки был не прав, я сумела. Как и уговорить секретаря не вносить меня в списки прибывающих, подготовленные для принимающей стороны. Таким образом, я абсолютно легально исчезала из родного города и никуда не должна была прибывать. Ну а потом, если что, родители сообщат окружающим, что в меня влюбился какой-нибудь финн и уговорил остаться жить там. Не худший вариант, если подумать.

Самое сложное, но все же необходимое я оставила напоследок. Мои чувства к Максу изменились. В этом Фрейя была права, я его больше не любила. Но и уйти, не попрощавшись, не хотела и не имела права. И теперь, попрощавшись с родителями и пообещав им сделать все возможное, чтобы время от времени возвращаться на Землю, я ехала в городскую больницу, сдерживая внутреннюю дрожь и пытаясь выстроить хотя бы примерный монолог. Наверх меня не пустили, пришлось воспользоваться успевшим стать непривычным сотовым. И вот тут все заготовленные сценарии пошли прахом, потому что поприветствовал Макс меня следующим образом:

— Катюнь, ну ты даешь! Могла бы и пораньше прийти проведать. Я, конечно, понимаю, не каждый день выпадает шанс съездить на Байкал, но…

— Ась? — не слишком оригинально и уж вовсе неумно удивилась я, но потом нашла в себе силы спросить более связно: — Погоди, тебе сказали, что я на Байкал уехала? Кто?!

— Так Мака же… А ты что, не ездила? А почему телефон был недоступен?

Я нервно хихикнула. Да уж, ехала успокаивать убитого горем возлюбленного, а он, оказывается, вовсе не огорчен, а даже слегка на меня сердит. Интересно, с чего это у Лены-Маки такая забота о моем парне? Ну, уже не моем, но ей-то откуда это знать? Почувствовав, как в глубине души начала просыпаться собственница, я мысленно ее придушила и пожала плечами:

— Ну, будем считать так. Я вообще для другого приехала. Давай в уголок куда-нибудь уйдем, угу?

Рассказывать ему правду или даже полуправду я уже не собиралась. Просто сказала, что надолго уезжаю за границу, и предложила расстаться. Принял он новость слишком легко, чтобы мое самолюбие осталось неповрежденным. И хотя я успокаивала себя, что все дело в «сньur guйries», выпитом Максом вместе с предложенным соком, разум алхимика безжалостно утверждал, что так быстро зелье не подействовало бы. Похоже, он тоже был не слишком привязан ко мне.