Денис Юрин - Логово врага

Едва зайдя в крохотный подземный городок, Дарк тут же почувствовал странную, непривычную атмосферу, царившую между приземистых, плотно прижимавшихся друг к дружке каменных времянок. Узкие улочки, по которым вдвоем рядом было очень трудно идти ( в особенности когда посередине болтается еще одно тело ); пустые оконные проемы, из которых потягивает дымком, стираными портками и едой; отсутствие оград и двориков с какой-никакой растительностью; отличная слышимость, как будто сидевшие по домам горняки кричали проходящим мимо прямо на ухо. Все это навязывало ощущение пребывания либо на торговом корабле, где команда вынуждена ютиться в трюме среди грузов, либо в тюрьме весьма свободного режима, где надзиратели стояли лишь на воротах, а в камерах не было ни стальных решеток, ни тяжелых дубовых дверей.

Нетипично для жизни города было и многое другое, например: отсутствие у большинства домов крыш ( дождей ведь под землей не было ), и подозрительное спокойствие на тесных улочках, которые скорее уж можно было считать проходами. Детвора не бегала под ногами и не орала, кидаясь друг в дружку грязью и иногда попадая в прохожих. Соседки не ругались и не вывешивали из окон сушиться белье ( возможно, женщин в поселении вообще не было ), а пьяницы не валялись в сточных канавах. Непривычным и противоестественным также показалось моррону абсолютное отсутствие всякой общественной жизни. Похоже, горных дел мастера не любили пустой болтовни и сборищ, а чесать языками да греметь стаканами иль пивными кружками предпочитали исключительно в рабочее время и за пределами горняцкого поселка. Здесь же они только ели, стирали и спали, а уж если и пили вино, то скромно и тихо, то есть не компаниями, а попарно или вообще в одиночку.

Это смелое предположение, как ни странно, оказалось верным. И вскоре глазам путников предстало неоспоримое тому доказательство. После пятого или шестого по счету домишки улочка внезапно расширилась, образовав крошечный пятачок перекрестка, миниатюрную площадь размером всего пятнадцать на двадцать шагов. Здесь, как и на улочках, не было ни души, а посредине возвышался столб с приклеенными на него листками: то ли приказами поселкового главы, то ли обычными объявлениями. Четыре из шести домов выходили на площадь задними, глухими стенками, не имевшими ни окон, ни дверей, и только два здания были возведены так, что, в принципе, допускалось, что время от времени в них будут захаживать посетители.

Первым было питейное заведение под многообещающей вывеской « Упой », внизу которой мелкими буквами было коряво написано: « разлив по кружкам и бочонкам ». Как в большинстве домов поселка, крыши у корчмы не было, но рачительный хозяин заведения пошел дальше, весьма сэкономив на строительстве передней стены. Благодаря этому весь трактир был виден как на ладони, хоть рассматривать там было вовсе и нечего. Кухни не было, подсобных помещений тоже, за исключением погреба, массивный люк которого возвышался над деревянным полом прямо по центру строения. В левом углу открытого питейного зала стояла пирамида из дюжины бочек; а в правом приютился один-единственный стол и пара скамей, на одной из которых, забравшись с ногами и облокотившись спиной о холодную каменную стену, подремывал скучающий корчмарь, видать, давненько отвыкший потчевать за вечер более двух-трех посетителей. Однако, судя по толщине щек и прочих округлостей хозяина винных бочек, частенько пустовавший зал ничуть не вредил ведению хмельных дел и абсолютно не сказывался на толщине его кошелька. Скорее всего, горняки покупали вино бочонками перед уходом на карьер, а до закупочных емкостей в виде кружек опускались, лишь когда нужно было слегка опохмелиться или посекретничать с дружком, запершись у себя в дому. Появление на площади двух с половиной потенциальных клиентов не заставило толстяка даже слегка приоткрыть утонувших в щеках глаз.

На фасаде второго здания не было вывески, но по количеству грязи на выложенном камнями пороге, сразу было понятно, что горняки докучали хозяину этого дома гораздо чаще, чем корчмарю, у которого лишь раз в недельку, а то и в две, запасались бочонками с вином. Что, впрочем, было немудрено, учитывая, что именно здесь и проживал лекарь, возможно, единственный на все поселение горняков и металлургов. Не догадаться о том было сложно, ведь на плоской деревянной крыше, явно используемой как второй этаж или балкон, были установлены шесты с поперечными перекладинами, на которых сушились не только пучки каких-то трав, но и многократно использованный перевязочный материал. В основном это были не бинты, а длинные, распутанные мотки стираных-перестираных тряпок, кое-где с бледно-розовыми кровяными разводами и неотстиранными пятнами от мазей.

– Свезло так свезло! Почти сразу нашли, – обрадованно прошептал Крамберг; прошептал, потому что говорил по-геркански. – Деньги у тебя есть? Наверняка ведь у мастерового люда кошелями разжился…

– Да, есть, но погодь ты с деньгами, не суетись! – прошептал в ответ Дарк, опасавшийся сразу «окунаться в омут с головой». – Не вишь, что ль, дверь закрыта, да и ставни захлопнуты. Скорее всего, дома лекаришки нет.

– А мы щас проверим! – усмехнулся Крамберг и, сняв со своего плеча обмякшую руку Ринвы, тут же направился к дому, чтобы проверить это предположение.

Не ожидавший такой неразумной прыткости Аламез слегка замешкался и не успел вовремя остановить товарища, ухватив его за рукав, ну а потом моррону уже было не до того, ведь ему пришлось удерживать навалившееся на него тело девушки. Выкрикнуть же Дарк ничего не мог. По-шеварийски он говорить так и не научился, а отдыхавший корчмарь, возможно, вовсе не спал.

– Гара храпалявкает, Гару не тревогай! – внезапно подал голос слегка приоткрывший глазки корчмарь. – Обождявай мальца… час, могет, два…

– Делко важно, делко опасно! Пущай здравник твоей передком парнюге подтравленному сподможит, а уж задком подголовник слюнявкает да подгрызывает! – бойко парировал Крамберг, уже добравшийся до двери и собиравшийся в нее постучать.

– Всяк в поселье ведкает! – повысил голос проснувшийся толстяк, видимо, не на шутку встревоженный неразумным поведением Крамберга. – Гара добрый, Гара лечкает, но коль храпалявкает, злой, калечкает!

Уже принявшийся барабанить в дверь кулаком Крамберг ничего не ответил, лишь, повернувшись, рассмеялся перепугавшемуся корчмарю в лицо. К сожалению, Аламез был не в силах вразумить чересчур активно взявшегося за дело товарища, ведь сказать он ничего не мог, а прежде чем волоком оттащить разошедшегося Вильсета от двери, нужно было куда-то усадить или уложить Ринву, причем подальше от корчмаря. У хозяев трактиров и постоялых дворов глаз наметан, вблизи толстяк бы сразу понял, что это вовсе никакой не горняк, а переодетая юношей девица.