Gamma - Цели и средства

***

— Чуууудные девочки! – мурлыкал Игорь, развалившись на диване. – Чуууудные. Рекомендую Анжелу, малыш, она любит… э… молоденьких.

Он краснел, прятал лицо в кружку с глинтвейном, хмелел от вина и близости запретного, в глубине души ужасался сам себе и опять глушил ужас выпивкой. Пухленькая Анжела почти не говорила по–английски, а он не знал ни слова по–румынски, да этого и не требовалось. И снова шевелились где‑то внутри стыд и чувство вины, но умелые пальчики уже расстегивали мантию, голова уже кружилась, и бездумное веселье уже утягивало туда, к накрахмаленным простыням и запаху резеды.

По–английски прекрасно говорила мадам Раковская, тощая, крашенная в винный цвет полька неопределенного возраста. Игорь обращался к ней с заметным уважением. Расплатившись и распрощавшись наутро, они направились уже к выходу, когда Игорь взглянул на младшего приятеля неожиданно серьезно.

— Запомни это место, малыш, – сказал он. – Здесь никогда не задают вопросов.

Он запомнил. И место, и адрес, по которому в течение следующих пятнадцати лет регулярно отправлял посылки с качественным противозачаточным зельем. Просто так, на всякий случай.

***

Дверь оставалась такой же обшарпанной, как и в былые времена. Выцветшая вывеска по–прежнему обещала «стрижку и маникюр недорого». Он знал, что заведение даже держало настоящего парикмахера – для наивных. Сейчас, впрочем, «парикмахерская» была закрыта: час ночи…

На двери с заднего хода висел тяжелый старинный дверной молоток. Он постучал условным стуком: раз – два подряд – еще раз. Подождал. Зажужжала видеокамера над входом, и недовольный голос из динамиков что‑то буркнул по–румынски. Он постучал снова, задрал левый рукав и поднял руку выше, к самому объективу. В динамиках зашуршало, и через полминуты дверь отворилась. Мадам Раковская выглянула наружу, пряча что‑то под полой халата, прищурилась, потом живо кивнула, схватила его за плечо и втащила внутрь.

— Твое счастье, что это ты, – заявила она, демонстрируя пистолет. – Тем летом ваши сюда табунами валили, до сих пор тошно.

Несмотря на усталость, он насмешливо шевельнул бровью: пистолет не самая эффективная защита от палочки. Простой «империус»…

— Зря гримасничаешь, – хмыкнула бандерша. – Тебя сейчас двое на мушке держат. – Она махнула рукой и скомандовала что‑то по–румынски. – Я добро помню. А будь тут кто другой, спустили бы в отстойник.

Она прошлась цепким взглядом по драной мантии, сорочке в бурых пятнах.

— Ранен?

«Нет», – хотел ответить он и обнаружил, что говорить может только шепотом. Мотнул головой.

— Голодный?

Он кивнул.

— Подожди здесь. И палочку отдай.

Он показал ладони – нету. Раковская смерила еще одним внимательным взглядом и вышла.

Все, что было на маленьком подносе, он съел прежде, чем наполнилась ванна, потом лежал в теплой воде, сытый, осоловевший.

— Патлы состригу, – предупредила Раковская. – Ни отмыть, ни расчесать… Где тебя носила нелегкая? Фу, гадость какая… Ты что, сбежал из этой вашей… как ее? Каталажки магической?

Он промолчал. Она щелкала ножницами и жужжала машинкой.

— Бриться будем? Могу побрить опасной бритвой, но это шоу стоит полтинник.

Он пощупал подбородок и качнул головой.

— Ладно, я просто подстригу. Не дергайся… Готово.

Она хлопнула дверью, окликнула кого‑то там, потом вернулась.

— Вылезай, а то уснешь там. Голова не кружится? Не упадешь? Держи полотенце.

Голова не кружилась, а вот спина болела все сильнее, хотя он думал, после ванны будет полегче. С трудом оделся в маггловские шмотки, что принесла Раковская, выбрался в коридор. Куда дальше? К счастью, недалеко – комнатушка с парой кресел и кушеткой, видимо, «парикмахерская». Он с облегчением опустился на кушетку.

— Извини, все спальни заняты – аншлаг сегодня. Поспишь тут, а днем разберемся. Тряпки твои я сожгла, карманы почистила. Вот, держи.

Медальон лег в ладонь, а он уже успел обмереть на секунду.

— Надеюсь, – усмехнулась бандерша, – мне ничего не будет за то, что я к нему прикоснулась.

Он вытащил из медальона фотографию, затолкал в карман джинсов и вложил тяжелый кругляш ей в руку.

— Чего ты? – она нахмурилась.

Тут уже мотанием головой не отделаешься. Он постарался шептать как можно внятнее:

— Мне нужно… – зелье, какое к троллям зелье, – лекарство, спина болит. Мне нужно будет много всего… – палка, жилье, хотя бы на первое время…

Он вдруг понял, что она боится. И правильно делает, вообще‑то.

— Бери, это мое. Искать не будут.

Хорошая, недешевая штука, хоть и новодел, черненое серебро, даже в маггловский ломбард можно сдать спокойно, а если добраться до Косой аллеи, там дадут полную цену. Медальон с секретом, уменьшающие и защитные чары, правда, не очень вместительный, но флакон зелья влезал. Нет, это не Косая аллея, как‑то по–другому…

— Кривая липа – там дороже продашь.

Раковская стиснула губы в жесткую складку.

— Не серди меня, kochanie. Забери свою цацку и спать ложись, днем поговорим. Или спина болит сильно?

Терпимо. Но спать он не хочет, он спал слишком долго.

— Ладно, подожди, я сейчас…

Медальон он тоже сунул в карман и осторожно вытянулся на кушетке – так вроде бы полегче. Раковская вернулась, позвякала склянками, сунула ко рту ладонь с пилюлькой – дрянь небось маггловская первостатейная, но лучше, чем ничего.

— Давай разотру спину, до завтра дотянешь.

Он лежал ничком, кожу жгло, но боль утихала, и он подумал, что метку надо хотя бы прижечь, чтоб в глаза не бросалась, хотя кто ее здесь увидит… Вспомнил, спросил:

— Ты говорила – приходили к тебе?

— Да, еще летом, ваши и эти…

— Авроры, – подсказал он.

— Точно. До осени засада сидела. Девчонок напугали. Про тебя не спрашивали.

Вот и славно. Выжечь метку можно проклятым огнем, но это не получится, пока палочки не будет.

— Яцек… палочку купить.

— Яцека еще осенью взяли, – вздохнула Раковская. – Ты ж сам говорил, он за все денежное берется, вот и добрался. А в лавке дамочка сидит, которая новую палочку продает только после предъявления обломков старой. Флорика жаловалась…

Она осеклась.

— Слушай, как же я сразу не додумалась! Вот туда я тебя и отправлю. Там безопасно и вопросов не задают.

Другой бордель? Не все ли равно.

— Я завтра Джордже позвоню, к нему на неделе наверняка парнишки от Флорики зайдут.

М–мерлиновы панталоны, мужской бордель?!

— А пока здесь побудешь, заодно спину подлечишь. Все, kochanie, ты как хочешь, а я спать. Туалет вон там, дверь запру снаружи. Не шуми.

Она уже была на пороге, когда он окликнул:

— Как там у нас? В Англии.

Она пожала плечами – силуэт на фоне тусклого света из коридора.