Джоанн Роулинг - Дары смерти (перевод Snitch)

Геллерт!

По поводу твоей мысли о том, что господство магов должно существовать ВО ИМЯ БЛАГА САМИХ МАГГЛОВ: вот, на мой взгляд, суть вопроса. Да, нам дано могущество, да, благодаря ему мы имеем право господствовать, но это же могущество наделяет нас и ответственностью перед теми, над кем мы господствуем. Надо подчеркнуть эту мысль, она станет краеугольным камнем того, что мы строим. Если с нами будут не соглашаться — а это обязательно будет — это должно стать основанием всех наших контраргументов. Мы захватываем власть ВО ИМЯ ВЫСШЕГО БЛАГА. А из этого следует, что там, где мы будем натыкаться на сопротивление, мы должны применять силу только в рамках необходимого — не больше. (В этом была твоя ошибка в Дурмштранге! Но я не жалуюсь, потому что, если бы тебя не исключили, мы бы так никогда и не встретились.)

Альбус.

И хотя многие его почитатели будут поражены и обескуражены, это письмо провозглашает Статус секретности и установление власти магов над магглами. Какой удар для тех, кто всегда изображал Дамблдора величайшим поборником прав магглорожденных! И какими же пустыми предстают все речи в защиту прав магглов в свете этого сногсшибательно нового свидетельства! И каким подлым предстает Дамблдор, строящий планы захвата власти в тот момент, когда ему подобало оплакивать мать и заботиться о сестре!

Несомненно, те, кто полны решимости удержать Дамблдора на осыпающемся пьедестале, станут блеять, что он всё же так и не осуществил свой план, что, должно быть, он прошел через переоценку ценностей, пришел в себя. Однако тем более шокирующей выглядит правда.

Всего лишь через два месяца после начала их большой дружбы Дамблдор и Гриндельвальд расстались, чтобы никогда больше не встречаться вплоть до своей легендарной дуэли (более подробно о ней читайте в главе 22). Чем вызван столь внезапный разрыв? Пришел ли Дамблдор в себя? Сказал ли Гриндельвальду, что не хочет больше участвовать в его планах? Увы, нет!

— Я думаю, к этому привела смерть бедняжки Арианы, — говорит Батильда, — это было ужасное потрясение. Геллерт был там, в доме, когда это произошло, а когда вернулся ко мне, он весь дрожал, сказал, что хочет завтра же уехать домой. И, знаете, он был так расстроен! Так что я достала портключ, и с тех пор больше я его не видела.

— Альбус был вне себя, когда Ариана умерла. Это было так ужасно для обоих братьев. Они потеряли всех близких и остались только вдвоем. Неудивительно, что порой им несколько изменяло самообладание. Аберфорт обвинял Альбуса — знаете, как это бывает в таких жутких обстоятельствах. Правда, Аберфорт всегда разговаривал, как психованный, бедняга. Но всё равно, разбить Альбусу нос на похоронах — это было недостойно. Если бы Кендра могла увидеть, что ее мальчики вот так дерутся над телом ее дочери — она бы этого не вынесла! Жаль, что Геллерт не смог остаться на похороны… Он мог хотя бы утешить Альбуса…

Эта ужасающая свара у гроба, известная лишь тем немногим, кто был на похоронах Арианы Дамблдор, вызывает несколько вопросов. Почему же всё-таки Аберфорт Дамблдор обвиняет Альбуса в смерти сестры? Было ли это, как представляет дело «Батти», всего-навсего нервным срывом, вызванным горем? Или же могла быть какая-то более конкретная причина для такой ярости? Гриндельвальд, исключенный из Дурмштранга за свои едва не окончившиеся трагически нападения на однокашников, сбежал из страны всего через несколько часов после смерти девушки, и Альбус (со стыда или со страху?) так никогда больше с ним не виделся — до той поры, когда вынужден был это сделать, уступив настойчивым просьбам магической общественности.

Ни Дамблдор, ни Гриндельвальд, кажется, никогда в жизни не упоминали об этой юношеской дружбе. Однако нет никакого сомнения в том, что Дамблдор оттягивал, в течение примерно пяти лет, наполненных мучениями, роковыми несчастьями и исчезновениями, свое нападение на Геллерта Гриндельвальда. Что заставляло Дамблдора колебаться — сохранившаяся привязанность к этому человеку или страх разоблачения того, что когда-то они были лучшими друзьями? И неужели Дамблдор лишь неохотно решился на захват человека, от встречи с которым он некогда был в таком восторге?

А как же всё-таки умерла таинственная Ариана? Пала ли она случайной жертвой какого-то ритуала черной магии? Наткнулась ли она на что-то, чего не должна была видеть, когда двое молодых людей готовились к своей попытке прийти к славе и власти? Возможно ли, что Ариана явилась первой жертвой, принесенной «во имя высшего блага»?

На этом глава заканчивалась, и Гарри оторвал глаза от книги. Гермиона успела дочитать страницу быстрее. Она выхватила книгу из рук Гарри, несколько встревоженная его выражением лица, и захлопнула ее не глядя, как бы пытаясь спрятать что-то непристойное.

— Гарри…

Но он покачал головой. В нем сломалась какая-то внутренняя уверенность; ощущение было точно такое же, как после ухода Рона. Он доверял Дамблдору, верил в него как в воплощение добра и мудрости. Всё обратилось в прах: сколько еще потерь предстояло ему пережить? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…

— Гарри, — она, казалось, услышала его мысли, — Послушай меня. Это… Это, конечно, не самое приятное чтение…

— Да, уж это точно…

— … но не забывай, Гарри, это же пишет Рита Вритер.

— Но ты же читала это письмо Гриндельвальду?

— Да, я… читала, — она помедлила, вид у нее был расстроенный, холодными руками она обхватила свою чашку с чаем, — я думаю, это самое страшное. Я знаю, что Батильда думала, что это всё только разговоры, но выражение «Ради высшего блага» стало девизом Гриндельвальда, его оправданием за все совершенные в дальнейшем жестокости. А из этого… получается так, вроде Дамблдор подал ему эту идею. Говорят, фраза «Ради высшего блага» была вырезана даже над входом в Нурменгард.

— Что такое Нурменгард?

Тюрьма, построенная Гриндельвальдом, где он держал своих противников. В конце концов он и сам туда угодил, когда Дамблдор поймал его. Так или иначе, это… Это ужасно, если идеи Дамблдора помогли Гриндельвальду прийти к власти. Но, с другой стороны, даже Рита не может уйти от того факта, что их знакомство продолжалось всего несколько месяцев, всего одно лето, когда оба были еще совсем юнцами, и…

— Я знал, что ты так скажешь, — отвечал Гарри. Он не хотел срывать злость на Гермионе, но было так трудно не заговорить на повышенных тонах. — Так и знал, что ты скажешь: «Они были молоды». Да они же были одного возраста с нами. И вот сегодня мы рискуем жизнью в борьбе против темных сил, а он тогда был в одной шайке со своим новоиспеченным лучшим другом, строил планы завоевания власти над магглами!

Не в силах больше сдерживаться, он встал и заходил туда-сюда, пытаясь хоть как-то согнать злость.