Наследие

Скрежет, издаваемый мерзкой тварью, стал громче, когда Гальбаторикс посадил ее на правую обнаженную руку Насуады чуть пониже локтя. Она вздрогнула, ибо ли­чинка оказалась гораздо тяжелее, чем с виду, и цеплялась за кожу сотней каких-то острых маленьких крючков.

Личинка еще немного поскрежетала, а потом, собрав­шись в плотный комок, прыгнула вверх по руке Насуады, разом преодолев несколько дюймов.

Насуада дернулась, пытаясь сбросить личинку, но та держалась крепко, глубоко вонзая в кожу свои ножки-крючочки.

А потом снова прыгнула.

И еще раз, и вскоре уже оказалась у Насуады на плече; крючки на брюшке цеплялись за гладкую кожу, точно ко­лючки репья. Краем глаза Насуада заметила, что личинка подняла свою безглазую головку, словно принюхиваясь, и нацелилась прыгнуть прямо ей на лицо. Крошечная пасть приоткрылась, и Насуада увидела там острые режу­щие жвала.

«Скри-скри? — как бы спросила личинка. — Скри-скра?»

— Не туда, — сказал ей Гальбаторикс и еще что-то при­бавил на древнем языке.

Услышав знакомые звуки, личинка повернула в сторо­ну от лица Насуады — к огромному облегчению девушки — и снова стала спускаться по ее руке.

Мало что могло действительно вызвать у Насуады страх. Прикосновение раскаленного железа. Мысль о том, что Гальбаторикс будет править в Урубаене вечно. Смерть… Ну, смерть, конечно, тоже ее пугала, хотя и не так сильно; скорее уж, она боялась, что завершит свое существование раньше, чем закончит все те дела, которые надеялась до­вести до конца.

Однако по какой-то неведомой причине уже один толь­ко вид этой личинки, не говоря уж о ее прикосновениях к телу, пугал и нервировал Насуаду куда больше, чем что-либо другое. Каждый мускул ее тела прямо-таки жгло от напряжения; ей невыносимо хотелось вскочить и убежать, спрятаться, спастись от этого жуткого существа. Было не­что глубоко неправильное и непонятное в самом поведении ли­чинки: она и двигалась как-то не так; и ее отвратительная маленькая, но хищная пасть странным образом напомина­ла ротик ребенка; и звуки, которые она издавала, вызыва­ли в душе какие-то первобытные страхи.

Личинка остановилась на сгибе локтя и что-то проскрежетала.

Затем ее толстое безногое тело собралось, содрогну­лось, и она, подпрыгнув дюймов на пять вверх, как бы ныр­нула вперед головой и приземлилась на внутренней сторо­не руки Насуады ближе к плечу.

И там хищная тварь вдруг разделилась на дюжину ма­леньких ярко-зеленых сороконожек, которые моменталь­но расползлись по руке Насуады и впились в ее плоть свои­ми жвалами, прогрызая себе путь под кожу.

Боль была невыносимой. Насуада забилась, пронзитель­но закричала, глядя в потолок, но вырваться и прекратить эту пытку не могла. Этот кошмар, как ей показалось, про­должался бесконечно долго. Раскаленное железо, возможно, причиняло ей более острую боль, но сейчас Насуада пред­почла бы даже прикосновения раскаленного прута, ибо же­лезо было безликим, неживым, да и боль от него — вполне предсказуемой, а от этих тварей можно было ожидать чего угодно. Особый ужас вызывало то, что источником боли яв­лялось нечто живое, и эта неведомая тварь пожирала ее плоть; мало того, вгрызалась в нее, проникая внутрь!

Наконец, забыв о гордости и умении держать себя в руках, Насуада громко закричала, призывая на помощь богиню Гокукару и умоляя ее о милосердии, а потом за­бормотала, точно малое дитя, прося пощады и не в силах остановить поток жалких слов, так и рвавшихся изо рта.

Она услышала, как рядом с нею смеется Гальбаторикс, явно наслаждаясь ее мучениями, испытала невероятный прилив ненависти к нему и потеряла сознание.

Насуада приподняла веки и моргнула, медленно прихо­дя в себя.

Через несколько секунд ей стало ясно, что Муртаг и Гальбаторикс ушли. Но как они уходили, она не помнила.

Боль перестала быть такой острой, но все-таки здоро­во чувствовалась. Насуада скосила глаза, чтобы осмотреть себя, и тут же отвела взгляд, чувствуя, что вот-вот снова по­теряет сознание. Сердце лихорадочно забилось: там, где хо­зяйничали эти многоножки — она не была уверена, что всех их по отдельности можно называть личинками, — плоть сильно вспухла, и наполненные кровью бороздки отмечали путь этих тварей, проложенный у нее под кожей. Каждый такой след жгло, как огнем. Насуаде казалось, что всю верх­нюю часть ее тела исхлестали металлическим бичом.

А что, если эти личинки все еще у нее внутри? Что, если они просто уснули, переваривая ее плоть? Или про­сто проходят некие метаморфозы? Ведь превращаются же обычные личинки в мух. Впрочем, эти могут превратиться и во что-нибудь похуже. А может — и это казалось Насуаде наихудшей из всех возможностей, — они просто отклады­вают внутри ее свои яички? Тогда вылупится еще больше та­ких тварей, и все они начнут пировать в ее теле…

Насуада содрогнулась от отвращения и страха и беспо­мощно заплакала.

Вид этих кровавых бороздок, этих ходов , не позволял ей сохранять здравомыслие. Перед глазами у нее все плы­ло, слезы текли ручьем, и как она ни старалась, как ни ру­гала себя, но ;плакать не переставала. Чтобы хоть как-то отвлечься, она стала разговаривать сама с собой — в ос­новном говорила всякие глупости, лишь бы хоть немного полегчало, лишь бы внимание переключилось на что-то другое. Это немного помогло, хотя и не очень.

Насуада понимала, что убивать ее Гальбаторикс пока что не хочет, но все же боялась, что в гневе он зашел не­сколько дальше, чем намеревался. Ее бил озноб, тело горело огнем — казалось, ее покусали сотни пчел. В таких обстоятельствах силы воли ей явно хватит ненадолго. Как бы решительно она ни была настроена, даже у ее выдерж­ки имелся определенный предел, и она чувствовала, что давно уже этот предел преодолела. Что-то словно надломи­лось в глубине ее души, и ей казалось, что после всех этих пыток ей уже не оправиться.

Дверь в зал Ясновидящей тихо приотворилась…

Насуада вся напряглась, пытаясь разглядеть сквозь пе­лену слез, кто к ней приближается теперь.

Оказалось, что это Муртаг.

Он смотрел на нее, плотно сжав губы, и ноздри его гневно раздувались, а между бровей пролегла глубокая сердитая складка. Сперва Насуада решила, что сердится он на нее, но потом поняла: его страшно тревожит ее со­стояние, и он, пожалуй, чуть ли не смертельно испуган тем, что Гальбаторикс сотворил с ее бедным телом. Сила его искреннего сочувствия удивила ее, хотя она давно уже поняла, что он относится к ней с явной приязнью — по­чему же иначе он убедил Гальбаторикса оставить ее в жи­вых? — но не подозревала, что до такой степени ему не безразлична.

Она попыталась подбодрить его улыбкой. Но, должно быть, улыбка у нее не очень-то получилась, потому что при виде ее улыбки Муртаг стиснул зубы, и у него так и заходи­ли желваки на щеках. Затем, явно стараясь сдерживаться, он сказал ей: «Постарайся не двигаться», — и простер над нею руки, что-то шепча на древнем языке.