Наследие

Он слегка отдалил свое сознание от сознания Глаэ­дра, но это не помогло: долина по-прежнему казалась ему мрачной, исполненной меланхолии, словно сама эта земля оплакивала падение и гибель Всадников.

Чем ниже летела Сапфира, тем крупнее выглядели зда­ния внизу. Когда Эрагону стали очевидны их реальные раз­меры, он понял: то, о чем он читал в «Домиа абр Вирда», вовсе не было преувеличением; некоторые из этих зданий были поистине невероятной величины, и Сапфира могла бы свободно пролететь их насквозь или летать внутри их.

По окраинам этого заброшенного города Эрагон все чаще стал замечать лежащие на земле груды гигантских бе­лых костей: все, что осталось от драконов. Это прискорб­ное зрелище наполнило его душу негодованием, и все же он не мог не смотреть туда. Более всего его поразили раз­меры этих древних костей. Лишь очень немногие драконы были меньше Сапфиры, зато большая их часть была зна­чительно ее крупнее. Самый большой скелет, который за­метил Эрагон, был по его прикидкам футов восемьдесят в длину и, наверно, футов пятнадцать в ширину в районе грудной клетки. Один только череп — огромный, с ярост­ным оскалом, покрытый пятнами лишайников и от этого напоминавший крупный осколок скалы, — был длиннее и выше, чем вся центральная часть туловища Сапфиры. Даже Глаэдр, когда он еще обладал плотью, показался бы, наверное, не таким уж большим по сравнению с этим по­гибшим драконом-великаном.

«Там лежит Белгабад, величайший из нас», — сказал Глаэдр, заметив объект пристального внимания Эрагона.

Эрагон смутно помнил это имя благодаря одной исто­рии, которую читал еще в Эллесмере. Правда, автор на­писал лишь о том, что Белгабад погиб во время сражения с Проклятыми, как и многие другие драконы.

«А кто был его Всадником?» — спросил Эрагон.

«У него не было Всадника. Белгабад был диким драко­ном. Много веков он жил один в ледяных просторах Се­вера, но когда Гальбаторикс и Проклятые начали убивать драконов, он полетел нам на помощь».

«А он всегда считался самым большим из драконов?»

«Всегда ли? Нет. Но в то время — да, он был, пожалуй, самым большим».

«Как же он на Севере находил себе достаточно пропитания?»

«В те времена драконы таких размеров большую часть времени проводили в некоем сонном полузабытьи, мечтая о самых разнообразных вещах — о движении звезд, или о том, как в течение тысячелетий возникают и разрушают­ся горы, или даже о чем-то столь малом, как движение кры­льев бабочки. Я отлично понимаю, сколь соблазнительно подобное времяпрепровождение, но пока я нужен бодр­ствующим, я бодрствующим и останусь».

«А ты… знал… Белгабада?» — спросила Сапфира, и чув­ствовалось, что мысли ее ворочаются с трудом из-за край­ней усталости.

«Я с ним встречался, но близко его не знал. Дикие дра­коны, как правило, неохотно общались с теми из нас, что были связаны с Всадниками. Они смотрели на нас сверху вниз, немного даже презрительно, считая слишком «руч­ными», слишком зависимыми, а мы, в свою очередь, тоже посматривали на них с известной долей презрения, счи­тая, что они полностью находятся во власти собственных инстинктов. Хотя, если честно, порой из-за того же мы ими и восхищались. А также, если вы помните, у диких драко­нов не было собственного языка, и одно уже это создавало между нами куда большие различия, чем вы можете себе представить. Язык меняет разум до такой степени, что это даже объяснить трудно. Дикие драконы, разумеется, способны объясняться не менее эффективно, как и любой гном или эльф, только они делают это, обмениваясь воспо­минаниями, образами и ощущениями, а не словами. Лишь самые хитроумные из них все же решились выучить язык того или иного народа. — Глаэдр помолчал и прибавил: — Если я правильно помню, Белгабад был дальним предком Раугмара Черного, а Раугмар, как ты, конечно же, пом­нишь, Сапфира, был очень-очень-очень далеким предком твоей матери Вервады».

Измученная долгим полетом, Сапфира реагировала крайне медленно, но все же изогнула шею, чтобы снова взглянуть на скелет дракона-великана.

«Он, наверно, был отличным охотником, раз вырос та­ким огромным».

«Он был самым лучшим!» — ответил Глаэдр.

«Тогда… я очень рада, что являюсь его потомком».

Количество костей, разбросанных по земле, потрясло Эрагона. До этого момента он все-таки полностью не со­знавал ни того, сколь велика была эта битва, ни того, как много драконов некогда существовало на земле. Это зрели­ще вызвало в его душе новую вспышку ненависти к Гальба­ториксу, и он в очередной раз поклялся, что увидит прави­теля Империи мертвым.

Сапфира нырнула в полосу тумана, и по краям ее кры­льев возникли белые водовороты — точно в небе вдруг за­били пенные ключи. Затем навстречу ей понеслась поло­са заросшей травой земли, и она тяжело приземлилась, неловко подогнув правую лапу и завалившись набок. Никогда еще она не садилась так неуклюже, ударившись плечом и грудью и с такой силой вспахав когтями землю, пытаясь затормозить, что Эрагон наверняка наделся бы на торчавший перед ним шип, если бы его не спасла ма­гическая защита.

Сумев наконец остановить скольжение вперед, Сап­фира некоторое время лежала без движения — она была оглушена столь резкой посадкой, — потом медленно повер­нулась, встала на лапы, свернула крылья и низко присела, нахохлившись. Ремни седла так и заскрипели, и этот звук показался Эрагону неестественно громким в той тишине, что царила здесь, в центральной части острова Врёнгард.

Эрагон распустил ремни на ногах и спрыгнул на землю. Земля была мягкой и влажной. Поскользнувшись, он упал на колени и с некоторым удивлением воскликнул: «Мы до­летели!», а потом подошел к Сапфире, ласково погладил ее длинную морду обеими руками, прижался к ней лбом и ска­зал: «Спасибо тебе».

Она посмотрела ему прямо в глаза, затем веки ее с лег­ким щелчком сомкнулись, и где-то глубоко в горле и в груди у нее стало зарождаться довольное пение-мурлыканье.

Приласкав Сапфиру, Эрагон отпустил ее и огляделся. Поле, на котором приземлилась Сапфира, находилось где-то на северной окраине Дору Арибы. В траве валялись ку­ски потрескавшихся каменных плит — некоторые из них были величиной с Сапфиру, — и Эрагон вздохнул с облег­чением, понимая, как им повезло, ведь, задев за такой «ка­мешек», дракониха могла сильно пораниться.

Дальше от города поле, простиравшееся вверх по скло­ну холма, сменялось лесом. У подножия холма виднелась просторная, выложенная плитами площадь, а на дальнем, северном, краю площади высилась огромная груда обте­санных каменных плит, занимавшая, наверное, с полми­ли. Некогда это гигантское здание, видимо одно из самых больших на острове, было, возможно, и самым красивым: среди квадратных плит, из которых были сложены его стены, Эрагон заметил десятки рифленых колонн и чу­десные резные панели с резными изображениями вино­градных лоз и цветов. Там же было множество статуй, правда, у большей части не хватало какой-нибудь части тела, словно и статуи тоже участвовали в том грандиозном сражении.