Наследие

Сапфира что-то ласково пропела в ответ и облизнулась.

«Кстати, — продолжал Глаэдр, — не только плоть их мягка и вкусна, но и раковины весьма полезны для нашего пищеварения».

«Но если это самые обычные животные, то почему же мои магические стражи их не остановили? — спросил Эра­гон. — По крайней мере, я должен был бы хоть предупреж­дение о приближающейся опасности получить».

«А это, — ответил Глаэдр, — как раз и есть, скорее всего, последствие того сражения. Магия не участвовала в созда­нии сналгли, но это вовсе не значит, что она не повлияла и на них, когда исказила здесь все. И нам, пожалуй, не сле­дует задерживаться здесь. Чем раньше мы отсюда уберем­ся, тем лучше. Иначе еще кто-нибудь неведомый вздумает попробовать, хороши ли Эрагон или Сапфира на вкус».

С помощью Сапфиры Эрагон расколол обожженную раковину улитки и при свете красноватого волшебного огонька извлек ее бескостную тушку, что оказалось мало приятным занятием, и в итоге он по локоть выпачкался липкой слизью. Затем Эрагон попросил Сапфиру раздуть угли и закопал мясо улитки под них.

Сапфира вновь свернулась клубком на траве и уснула. Эрагон перенес свои одеяла, спальный мешок и ту сумку, где хранилось сердце сердец Глаэдра, поближе к Сапфире, под ее крыло, и в этом теплом уголке он провел остаток ночи, думая, время от времени засыпая, просыпаясь и сно­ва начиная думать.

Следующий день был таким же серым и мрачным, как предыдущий. Склоны гор и холмы слегка припорошило снежком, в воздухе висела холодная сырость. Все это наво­дило Эрагона на мысли о том, что снег наверняка вскоре пойдет снова.

Сапфира настолько устала, что даже не пошевелилась, пока солнце не поднялось над вершинами гор. Эрагон го­рел нетерпением, но дал ей выспаться. Куда важнее было, чтобы она пришла в себя после перелета на Врёнгард, чем выйти в путь как можно раньше.

Проснувшись, Сапфира откопала в углях тушку улит­ки, и Эрагон приготовил себе сытный завтрак. Он не был уверен, как это блюдо можно назвать. Ростбиф из улитки? Жаркое из улитки? Но как ни называй, а кусочки жареного мяса оказались очень вкусными и нежными, и он съел даже больше, чем нужно. Остальное с удовольствием проглоти­ла Сапфира, и пришлось еще целый час ждать, поскольку неразумно пускаться в путь с набитым брюхом. Вскоре они все вместе направились к скале Кутхиана.

На этот раз путь до яблоневой рощи показался Эрагону короче, чем накануне. Однако вид у этих старых коря­вых деревьев был по-прежнему угрожающим, и он не спу­скал руки с рукояти Брисингра.

Как и в первый раз, они с Сапфирой остановились на краю той заросшей поляны. На острых выступах скалы Кутхиана сидела стая ворон, которые при виде Сапфиры с карканьем поднялись в воздух, и Эрагону это показалось недобрым предзнаменованием.

Примерно полчаса он стоял, произнося одно заклина­ние за другим и пытаясь определить, нет ли здесь какой-то магии, способной нанести вред ему, Сапфире или Глаэдру. Вокруг скалы Кутхиана, а также — насколько он сумел понять — и по всему острову была раскинута невидимая сеть магических чар. Некоторые таились в земле — он ощущал их под ногами, как некий поток энергии. Другие были не особенно сильны и могли показаться незначи­тельными; порой их действие ограничивалось каким-то одним цветком или веткой дерева. Более половины чар пребывали как бы в спящем состоянии — им не хватало энергии и объекта воздействия, а может быть, они ждали определенного стечения обстоятельств. Иные заклятия пребывали в конфликте друг с другом; казалось, Всадни­ки, или их противники, или кто-то еще, накладывали за­клятия, пытаясь умерить воздействие других, ранее на­ложенных чар.

Чаще всего Эрагон оказывался не в силах определить ни цель наложения этих заклятий, ни их магическую природу. Теперь уже никто не знал — так как никаких свидетельств этого не осталось, — какие именно слова древнего языка были использованы для составления этих заклинаний. Остались лишь сгустки магической энергии, выпущенной на волю давным-давно умершими магами, и разобраться в том, из чего они состоят, было невероятно трудно, а может, и невозможно. Глаэдр, ко­нечно, мог помочь ему в этом разобраться, поскольку был знаком со старинными, поистине всеобъемлющими областями магии, которая применялась на Врёнгарде, но в большей части случаев Эрагону приходилось просто догадываться. Даже если он не всегда мог определить, для чего создано то или иное заклинание, он чаще все­го знал, какое воздействие оно способно оказать на него или на Сапфиру. Но все это было очень сложно, и Эра­гону потребовался не один час и множество различных магических действий, чтобы хоть немного разобраться в тех чарах, что царили на острове.

Более всего он — как, впрочем, и Глаэдр — был обе­спокоен тем, что некоторые чары им так и не удастся об­наружить. Выяснить, к чему ведут результаты магической деятельности неведомых магов, особенно если они всеми силами старались это скрыть, оказалось невероятно слож­ной задачей.

Наконец Эрагон почувствовал, что хотя бы относи­тельно может быть уверен: ни скала Кутхиана, ни ее бли­жайшие окрестности не таят для них никаких особых ло­вушек. Только тогда они с Сапфирой решились пересечь заросшую поляну и осторожно приблизиться к подножию этой острозубой, покрытой лишайниками скалы.

Закинув голову, Эрагон посмотрел на ее вершину, по­казавшуюся ему вдруг невероятно далекой. Ничего особен­ного в этой скале они с Сапфирой пока что не заметили.

«Давай назовем свои имена, и дело с концом», — пред­ложила дракониха.

Эрагон решил все же посоветоваться с Глаэдром, и тот поддержал Сапфиру:

«Она права. Нет причин с этим тянуть. Назови свое имя, и пусть Сапфира сделает то же самое. А потом и я».

Эрагон нервно хрустнул пальцами, потом отстегнул и снял со спины щит, вытащил Брисингр, положил его пе­ред собой и, присев на корточки, громко и внятно сказал:

— Мое имя — Эрагон Губитель Шейдов, сын Брома.

И услышал, как Сапфира и Глаэдр мысленно произно­сят свои имена:

«Мое имя — Сапфира Бьяртскулар, дочь Вервады».

«Мое имя — Глаэдр Элдунари, сын Нитхринг Длиннохвостой».

А потом они стали ждать.

Где-то вдали каркали вороны, словно смеялись над ними. Эрагону все сильнее становилось не по себе, но он гнал дурные предчувствия. В общем-то, трудно было ожи­дать, что этот Свод Душ так уж сразу для них откроется.

«Попытайся снова, но на этот раз скажи все на древнем языке», — посоветовал Глаэдр.

И Эрагон повторил:

— Нам йет ер Эрагон Сундавар-Верганди, сонр абр Бром».

Точно так же и Сапфира повторила свое имя и имя сво­ей матери на древнем языке, а затем это сделал и Глаэдр.