Наследие

И Муртаг поднял руку в прощальном жесте. Эрагон от­ветил ему тем же. Торн, сделав три крупных прыжка, круто взмыл в небо, оставив на мягкой земле глубокие борозды от когтей.

Сверкающий на солнце красный дракон сделал над крапивным морем три круга и медленно полетел на север.

Эрагон подошел к Сапфире, и они, стоя вместе на вер­шине холма, еще долго смотрели вслед Торну и Муртагу, пока те не превратились в маленькую сверкающую звез­дочку на горизонте.

И обоих охватило чувство глубокой печали. Постояв еще немного, Эрагон уселся Сапфире на спину. Они взле­тели с холма и вскоре вернулись в Урубаен.

Эрагон медленно поднимался по стертым ступеням зеле­ной башни. Близился закат, и сквозь окна в округлой сте­не справа виднелись уже накрытые тенью дома Урубаена и затянутые вечерней дымкой поля за пределами города. Чем выше он поднимался по винтовой лестнице, тем лучше становился виден и тот мрачный темный утес, что нависал над разрушенной цитаделью Гальбаторикса.

Башня была высока, и Эрагон даже притомился подни­маться на самый верх. Он думал, что зря не взлетел на вер­шину башни с помощью Сапфиры. День выдался уж очень долгий, и сейчас Эрагону больше всего хотелось просто си­деть рядом с Сапфирой, пить горячий чай и смотреть, как медленно меркнет вечернее небо. Но, как всегда, впереди было еще полно дел.

С Сапфирой он виделся всего дважды с тех пор, как они, простившись с Муртагом и Торном, вновь приземли­лись на площади перед цитаделью. Большую часть дня она помогала варденам ловить и убивать бывших воинов Галь­баторикса, а также собирать в лагеря тех жителей, что бе­жали из города и рассыпались по окрестностям, опасаясь, что их раздавит рухнувшей скалой.

То, что выступ над цитаделью так и не упал, было, по словам эльфов, связано с некими старинными заклинани­ями, которыми они укрепили эту скалу много веков назад, когда Урубаен еще назывался Илирией и был их столицей. Да и сама масса огромной скалы позволяла ей устоять даже после столь мощного взрыва.

Однако множество местных жителей по-прежнему стремились покинуть город через его главные ворота. И почти все, кто оказался в самом Урубаене или побли­зости от него во время взрыва цитадели, нуждались в ис­целении с помощью магии, иначе вскоре могли лишиться последних сил и даже умереть. Некоторые успели серьезно заболеть, и Эрагон вместе с эльфами положил немало сил, чтобы спасти как можно больше людей. С помощью Элду­нари он исцелил немало варденов и жителей Урубаена.

Эльфы и гномы пытались как-то укрепить передние стены цитадели, чтобы предотвратить дальнейшее рас­пространение исходящей оттуда невидимой заразы — злых чар, созданных Гальбаториксом. Разумеется, они занялись этим лишь после того, как обследовали всю крепость в поисках выживших. Их оказалось немало: солдаты, слуги и сотни пленников, которых извлекли из донжонов.

Огромное количество сокровищ, включая обширную библиотеку Гальбаторикса, еще только предстояло из­влечь из цитадели, и было ясно, что это будет непросто. Стены во многих помещениях обрушились, а другие хоть и держались, но так сильно пострадали, что даже прибли­жаться к ним было опасно.

Чтобы нейтрализовать действие ядовитых чар, про­питавших здесь воздух, камень и все предметы, требова­лось применение магии. Эльфы намеревались очистить город и земли вокруг него от вредоносного осадка, кото­рый образовался после взрыва, чтобы местность вновь стала пригодной для проживания.

Эрагон знал, что понадобится его помощь. Еще до того, как он присоединился к тем, кто исцелял и наклады­вал оградительные чары на всех в Урубаене и его окрест­ностях, он более часа пытался с помощью имени древнего языка отыскать и обезвредить многочисленные заклятия, наложенные Гальбаториксом на дома и людей.

Некоторые чары казались вполне безобидными, даже полезными. Например, заклинание, которое не позволяло дверным петлям скрипеть и черпало свои силы в хрусталь­ном шаре размером с обычное яйцо, вделанном в створку двери. Но Эрагон не осмелился ни одно из наложенных Гальбаториксом заклятий оставить действующим, каким бы безвредным оно с первого взгляда ни казалось. Осо­бенно это касалось тех магических пут, которыми Галь­баторикс оплел всех представителей своего ближайшего окружения. Среди них чаще всего попадались те, кто про­сто принес ему клятву верности, но некоторым с помощью магии он даровал небывалые умения или необычайное ма­стерство в чем-то.

По мере того как Эрагон освобождал и аристократов, и простолюдинов от их клятвенной зависимости, ему не раз доводилось слышать, как они горюют по этому пово­ду, словно он отнял у них нечто, чрезвычайно для них дорогое.

Когда он снял магические узы с Элдунари, которых Гальбаторикс взял в плен и превратил в своих рабов, мысли этих драконов моментально вырвались на свободу и принялись бранить и оскорблять всех без разбору, не пы­таясь понять, кто враг, а кто друг. Великий ужас охватил Урубаен. Даже эльфы порой бледнели и корчились от стра­ха. И тогда Блёдхгарм и его десять оставшихся в живых за­клинателей привязали вереницу металлических ящиков с Элдунари к паре лошадей и вывезли их за пределы Урубаена. Там мысленное воздействие драконов уже не оказыва­ло на других столь сильного воздействия.

Глаэдр настоял на том, чтобы именно он сопровождал обезумевших драконов. К нему присоединились и некото­рые Элдунари, привезенные из Врёнгарда. Именно тогда Эрагон во второй раз и увиделся с Сапфирой. Он как раз накладывал заклятие на Умаротха и других Элдунари, делая их невидимыми, чтобы передать их Блёдхгарму. Глаэдр и еще пятеро старых драконов были уверены, что им удастся успокоить всех, кого так долго мучил Гальбато­рикс, и вступить с ними в переговоры. Эрагону очень хоте­лось надеяться на это.

Когда эльфы и Элдунари покинули город, с Эрагоном мысленно связалась Арья, находившаяся по ту сторону раз­рушенных ворот. Она совещалась с командирами армии, которую привела ее мать. Арья засыпала Эрагона вопроса­ми, но он все же успел даже за этот короткий промежуток времени почувствовать, какую тоску она испытывает из-за смерти матери, какие сожаления, гнев, горе кипят в ее душе. Ведя с ней мысленный разговор, он понимал, что в данный момент ее чувства угрожают взять верх над раз­умом, и она лишь с огромным трудом сдерживает их. Он, как мог, постарался ее утешить, но все утешения, похоже, были напрасны, так велика была ее утрата.

После расставания с Муртагом, некое ощущение пусто­ты то и дело охватывало душу Эрагона. Раньше ему каза­лось, что он будет ликовать, чувствуя себя победителем. Ведь они убили Гальбаторикса, совершили то, к чему так давно стремились! Но хотя он действительно радовался, что правителя Империи больше нет, он не знал, что ему теперь делать. Да, он достиг поставленной цели. Взобрал­ся на вершину неприступной горы. Но пока что новой, вдохновляющей цели у него не появилось, и он был совер­шенно растерян. Чем же им теперь с Сапфирой заняться? Как использовать свою долгую жизнь? Что сможет придать этой жизни смысл? Эрагон понимал, что со временем им с Сапфирой так или иначе придется участвовать в воспи­тании нового поколения драконов и Всадников, но эта пер­спектива казалась ему слишком далекой, а потому и почти нереальной.