Наследие

Пока он ей все это рассказывал, Сапфира и Фирнен начали кружить, очень быстро подергивая кончиками хвостов. У обоих пасти были слегка приоткрыты, белые длинные клыки обнажены, и оба тяжело дышали, издавая низкие ворчливые с повизгиванием звуки, каких Эрагон еще никогда прежде не слышал. Это было более всего по­хоже на начинающуюся драку, что несколько его встрево­жило, но чувства, которые испытывала Сапфира, отнюдь не имели отношения ни к гневу, ни к страху. Это было со­всем иное чувство…

«Я хочу испытать его», — заявила ему Сапфира и шлеп­нула хвостом по земле, заставив Фирнена остановиться.

«Испытать? Но как? Зачем?»

«Чтобы выяснить, есть ли у него железо в костях и огонь внутри! Чтобы узнать, подойдет ли он мне!»

«Ты уверена?» — спросил Эрагон, уже догадываясь, к чему она клонит.

Сапфира снова стеганула хвостом по земле, и он почув­ствовал ее решимость и силу ее желания.

«Я все о нем знаю — все, кроме этого. И потом, — она изобразила нечто вроде веселой усмешки, — драконы ведь не на всю жизнь браки заключают!»

«Ну, хорошо… Но будь осторожна».

Он едва успел договорить, когда Сапфира ринулась впе­ред и укусила Фирнена за левый бок — да так, что потекла кровь. Фирнен оскалился, отскочил назад и зарычал. Каза­лось, он не чувствует в себе должной уверенности.

«Сапфира!» — И Эрагон, страшно огорченный, повер­нулся к Арье, собираясь извиниться.

Но Арья огорченной вовсе не казалась. А Фирнену, как и Эрагону, она мысленно сказала:

«Если ты хочешь, чтобы она тебя уважала, ты должен в ответ тоже ее укусить».

И она, приподняв бровь, насмешливо посмотрела на Эрагона. Он ответил ей осторожной улыбкой, поняв, в чем дело.

Фирнен оглянулся на Арью, явно колеблясь, и снова отпрыгнул, ибо Сапфира в очередной раз больно его цап­нула. А потом он вдруг взревел, расправил крылья, слов­но желая казаться больше, и, бросившись на Сапфиру, тоже укусил ее за заднюю лапу, пронзив зубами чешуйча­тую шкуру.

Разумеется, для Сапфиры такой укус — сущий пустяк.

И оба дракона вновь принялись кружить, рыча и под­вывая все громче и громче. Затем Фирнен снова прыгнул и прижал шею Сапфиры к земле. Он некоторое время по­держал ее в таком положении, игриво покусывая за заты­лок, а потом Сапфира вырвалась, хотя сопротивлялась она отнюдь не так яростно, как можно было бы ожидать. И Эрагон догадывался, что она сама позволила Фирнену поймать ее, поскольку в обычной ситуации даже Торн вряд ли сумел бы это сделать.

— Как-то странно эти драконы ухаживают друг за дру­гом, — заметил Эрагон. — Нежности у них маловато.

— А ты бы хотел, чтобы они нашептывали друг другу на ушко стихи и целовались?

— Да нет…

Одним движением Сапфира отшвырнула от себя Фир­нена и слегка попятилась. Потом взревела и стала скрести землю когтями передних лап, и тогда Фирнен, подняв го­лову к небесам, выпустил из пасти трепещущий язык зеле­ного огня в два раза длиннее его собственного тела.

— Ого! — воскликнула Арья с явным удовлетворением.

— Что?

— Да он же впервые выдохнул пламя!

Сапфира тоже выдохнула длинную ленту огня — Эра­гон чувствовал его жар даже на расстоянии пятидесяти футов, — а затем подпрыгнула и взвилась в небо, стрелой поднимаясь все выше и выше. Фирнен последовал за ней.

Эрагон стоял рядом с Арьей и смотрел, как два свер­кающих дракона взмывают в небеса, описывая спирали и выпуская из пасти языки пламени. Это было впечатляю­щее зрелище: дикое, прекрасное, немного пугающее. Эра­гон наконец понял, что стал свидетелем древнего есте­ственного ритуала, одного из тех, которые подсказывает сама природа, без которого земля опустела бы и умерла.

Его мысленная связь с Сапфирой стала совсем слабой, поскольку расстояние между ними все увеличивалось, но он по-прежнему чувствовал жар ее страсти, который за­слонял все прочие ее мысли. Ею руководила теперь лишь та инстинктивная потребность, которой подвластны все живые существа, даже эльфы.

Драконы вскоре превратились в две сверкающие звез­дочки, вращавшиеся друг вокруг друга в безбрежном про­сторе небес. Но хоть они и были очень далеко, Эрагон все еще воспринимал отдельные мысли и ощущения Сапфи­ры. Несмотря на то что Элдунари не раз делились с ним своими любовными воспоминаниями, он не сумел все же скрыть смущения: щеки у него разгорелись, кончики ушей стали багровыми, а на Арью он и вовсе смотреть не мог.

Она тоже, по всей видимости, находилась под воздей­ствием тех чувств, которыми были охвачены драконы, хотя и реагировала на это иначе. Она смотрела вслед Сап­фире и Фирнену со слабой улыбкой, и глаза ее сияли ярче, чем обычно, словно это зрелище наполняло ее гордостью и счастьем.

Эрагон вздохнул, присел на корточки и принялся рисо­вать что-то на земле стебельком травы.

— Ну, много времени это не заняло, — сказал он.

— Нет, не заняло, — эхом откликнулась Арья.

Он продолжал рисовать, а она по-прежнему стояла воз­ле него, и оба молчали. И вокруг тоже стояла полная тиши­на, если не считать легкого шелеста ветерка.

Наконец Эрагон осмелился поднять на Арью глаза, и она показалась ему еще красивей, чем прежде. Но он сей­час видел в ней не только прекрасную женщину, но и на­дежного друга и союзника, который спас его от Дурзы, сра­жался с ним бок о бок в бесчисленных битвах, вместе с ним терпел страшные пытки в тюрьме Драс-Леоны, сразил копьем Даутхдаэрт огромного черного дракона Шрюкна.

Он как-то сразу вспомнил все, что Арья рассказыва­ла ему о своем детстве и юности в Эллесмере, о сложных взаимоотношениях с матерью и о тех причинах, которые заставили ее покинуть Дю Вельденварден и стать послом эльфов. Он вспомнил о той боли и обидах, которые ей пришлось терпеть — отчасти по вине ее матери, а отчасти в связи с тем, что она оказалась как бы в изоляции среди людей и гномов. Вспомнил о вечном ее одиночестве, кото­рое стало еще мучительней с тех пор, как она потеряла Фаолина, а потом угодила в лапы к Дурзе, который пытал ее в темницах Гилида.

Все это как-то сразу пришло ему в голову, бередя душу, и он испытал глубокое чувство единства с Арьей и глубо­кую печаль, связанную со скорым расставанием. Внезапно ему страстно захотелось запечатлеть ее такой, какой ви­дит в эти мгновения.

И пока Арья задумчиво смотрела в небо, Эрагон оты­скал подходящий камень — похоже, это был обломок слю­дяного пласта, торчавший из земли, — и, стараясь как мож­но меньше шуметь, пальцами выкопал камень из земли и старательно его обтер.

Несколько мгновений потребовалось ему, чтобы вспом­нить те заклинания, которыми он уже однажды пользовал­ся, и приспособить их для извлечения из земли нужных ему красок. Почти одними губами он произнес нужные слова, составляя заклятие.