Дианна Джонс - Дом с характером

Чармейн сама не понимала, как это Питеру всегда удается приставить ее к работе, но вскоре она уже вовсю качала воду из водокачки во дворе — наполняла ведра, а Питер таскал их в сарайчик-прачечную и там выливал в медный котел. Примерно после десятой ходки Питер вернулся и сказал:

— Теперь надо разжечь под котлом огонь, но я не могу найти никакого топлива. Как ты думаешь, где он его держит?

Чармейн натруженной рукой откинула со лба потные волосы.

— Наверное, там все устроено так же, как в кухонном очаге, — сказала она. — Пойду посмотрю. — И зашагала впереди Питера к сарайчику, думая про себя: если ничего не получится, можно будет не стирать. Прекрасно. — Нам нужно найти какой-нибудь один горючий предмет, — сказала она Питеру.

Питер растерянно огляделся. В сарайчике не было ничего, кроме стопки деревянных бадеек и ящика с мыльной стружкой. Чармейн пристально изучила пространство под котлом. Там было черно от старой сажи. Чармейн изучила бадейки. Слишком большие. Чармейн изучила мыльную стружку и решила, что еще одну пузырчатую бурю лучше не устраивать. Она вышла за дверь и отломила сухую ветку от чахлого дерева. Сунув ее в сажу, она похлопала по котлу и сказала: «Огонь, гори!» И еле успела отпрыгнуть — под котлом так и полыхнуло.

— Вот, — сказала Чармейн Питеру.

— Хорошо, — сказал тот. — Давай обратно к водокачке. Надо наполнить котел доверху.

— Зачем?! — простонала Чармейн.

— Затем, что у нас тридцать мешков белья, а ты как думала? — отозвался Питер. — Надо налить горячей воды в бадьи, чтобы замочить шелковое и постирать шерстяное. Потом нужна будет вода для полоскания. Это еще очень и очень много ведер!

— Немыслимо! — шепнула Чармейн Потеряшке, которая присеменила посмотреть. И со вздохом снова взялась за рычаг водокачки.

Между тем Питер принес из кухни стул и поставил его в сарайчик. Затем, к негодованию Чармейн, он поставил бадейки в ряд и принялся выливать в них полные ведра холодной воды, которую Чармейн раздобыла непосильным трудом.

— Я думала, это для котла! — возмутилась Чармейн.

Питер взобрался на стул и стал горстями сыпать в котел мыльную стружку. Из котла уже валил пар и исходило подбулькивание.

— Хватит спорить, давай качай, — велел Питер. — Скоро уже можно будет кипятить белое. Еще четыре ведра — и все, начинай закладывать в котел рубашки и все прочее.

Он слез со стула и ушел в дом. Вернулся он, таща два мешка с бельем, прислонил их к стене сарайчика и отправился за следующими. Чармейн качала воду, пыхтела, сердилась, лазила на стул, чтобы вылить еще четыре полных ведра в мыльные облака пара, вздымавшиеся над котлом. Потом, радуясь, что можно сменить занятие, она развязала тесемки на первом мешке. Внутри были носки, длинный красный чародейский плащ, две пары брюк, а под ними — рубашки и кальсоны, и от всего этого попахивало плесенью из-за потопа в ванной, который устроил Питер. Как ни странно, когда Чармейн развязала следующий мешок, в нем оказалось все то же самое — то есть буквально то же самое, что и в первом.

— У чародеев и грязное белье особенное, — рассудила Чармейн.

Она брала охапки белья, взбиралась на стул и загружала белье в котел.

— Нет, нет, нет! Стой! — закричал Питер, когда Чармейн только-только успела положить в котел содержимое второго мешка.

Питер кинулся к ней через газон, волоча на буксире еще восемь мешков, которые он связал вместе.

— Ты же сам сказал!.. — запротестовала Чармейн.

— Дурында, надо же сначала разобрать белье! — выдохнул Питер. — Кипятить можно только белое!

— Я не знала, — надулась Чармейн.

Все утро напролет она разбирала белье и раскладывала его грудами на траве, а Питер загружал белые рубашки кипятиться, и наливал мыльную воду в бадьи, чтобы замочить там плащи и носки и двадцать пар чародейских брюк.

Наконец Питер сказал: «Наверное, рубашки уже прокипятились» — и поставил на траву бадью с холодной водой для полоскания.

— Гаси огонь, а я солью горячую воду.

Чармейн понятия не имела, как гасить колдовской огонь. Для эксперимента она постучала по котлу. И обожгла руку.

— Уй! Огонь, погасни! — вскрикнула Чармейн.

Пламя послушно стихло, заискрилось и исчезло. Чармейн облизывала пальцы и смотрела, как Питер открывает кран внизу котла и выпускает в сливное отверстие в полу розовую мыльную пену. Чармейн присмотрелась к струе сквозь пар.

— Я не знала, что мыло было розовое, — заметила она.

— Не было оно розовое, — сказал Питер. — О небеса! Посмотри, что ты натворила! — Он вскочил на стул и принялся доставать из котла окутанные паром рубашки специальной деревянной рогулькой. Оказалось, что все до единой рубашки, плюхавшиеся в холодную воду, стали сочно-светло-вишневыми. После рубашек Питер извлек пятнадцать крошечных севших носочков — они были бы малы даже Моргану, — и детского размерчика пару чародейских брюк. В самом конце он выудил очень маленький вишневый плащ и укоризненно предъявил его Чармейн — плащ был мокрый и горячий.

— Вот что ты наделала, — сказал Питер. — Никогда не клади красные шерстяные вещи с белым бельем. Краска линяет. А плащ теперь и на кобольда не налезет! Ну ты и дурында!

— Откуда я знала? — с чувством воскликнула Чармейн. — Я всю жизнь жила как в теплице! Мама не подпускает меня и близко к прачечной!

— Потому что это неприлично. Понятно, — брезгливо скривился Питер. — Что, думаешь, я буду тебя жалеть? Так вот, не буду. Но к катку я тебя и близко не подпущу. Страшно подумать, что ты с ним сделаешь! Попробую наложить отбеливающие чары, пока отжимаю белье. А ты пойди принеси из кладовой бельевую веревку и тот тазик с прищепками и развесь все сушиться. Могу я рассчитывать, что ты при этом не удавишься или еще чего-нибудь не учудишь?

— Я не дурында, — надменно отвечала Чармейн.

Примерно через час, когда Чармейн с Питером, усталые и мокрые от пара, чинно ели в кухне вчерашние нераспроданные пироги, Чармейн не могла удержаться от мысли, что с бельевой веревкой она обошлась гораздо ловчее, чем Питер — с катком и отбеливающими чарами. Бельевая веревка зигзагом пересекла двор десять раз. И она держалась и не падала. Рубашки, которые теперь раскачивались на ней, прихваченные прищепками, были не белые. На одних виднелись красные потеки. По другим вились занятные розовые разводы, а третьи стали нежно-голубыми. Почти на всех плащах там и сям проступили белые полосы. Все носки и брюки превратились в молочно-белые. Чармейн решила, что с ее стороны очень деликатно не указывать Питеру на то, что эльф, пробиравшийся сквозь зигзаги белья, рассматривал его в крайнем замешательстве.

— Смотри, там же эльф! — воскликнул Питер с набитым ртом.