Мария Гинзбург - Черный ангел

На полпути между вокзалом и улицей Ломоносова бульвар слово ломался пополам, поворачивая под острым углом. Слева к нему примыкала просторная асфальтированная площадка. Она имела два входа на бульвар и практически была не видна за кустами. Тем более, что фонарей на площадке не было. В дальней части асфальтового квадрата находилась облупленная бетонная скамейка. Ее перетащили с бульвара подростки. Авторство поступка было очевидно из надписей, украшавших скамейку. Бутылки из-под пива и яркие пакеты из-под чипсов и сухариков равномерным слоем усеивали пространство вокруг.

Но в тот вечер скамейку облюбовали совсем не подростки. Брюн сидела на ее спинке — она по опыту знала, что спинка чище сиденья. Предусмотрительный Карл принес с собой пластиковый пакет и все же устроился на сиденье, традиционным способом.

— Ну как, — сказала Брюн. — Подходящее место для засады?

Карл запрокинул голову и выпустил струю дыма. Кое-где, в просветах между облаками, небо все еще было холодного, нестерпимо голубого цвета. Эта голубизна переходила в грязную серость и сменялась нежно-розовым в тех местах, где облака подсвечивало закатное солнце. Словом, Гримшоу [2] Английский художник, рисовавший готические пейзажи пришел бы восторг от экстатической тревожности атмосферы.

— Нет, — сказал Карл. — Не походящее.

Брюн обиженно поджала губки и уже хотела что-то сказать, но Карл закончил:

— Не подходящее, а идеальное, детка. Здесь роту можно спрятать, а не нас двоих.

Брюн улыбнулась.

Как ни мало искушен был Карл в подобных делах, он понимал, что охотиться рядом с домом не следует. Однако Шмеллинг очень плохо знал город. Он опасался удаляться от своего замка, чтобы не заблудиться. Карлу приходилось подкарауливать жертв вечерами в малолюдных переулках Торговой стороны. Но это было небезопасно. Карл был в курсе, сколько скучающих старушек и молодых мамаш смотрят в окно по вечерам.

— Кого будем приманивать? — спросил Шмеллинг. — Мужчину и женщину?

— Я как-то не испытываю желания убивать женщин, — сердито ответила Брюн.

— Какое удачное совпадение, — откликнулся Карл. — Я тоже. Значит, нам нужны двое мужчин.

— Мне хватит и подростка.

— Отлично, — сказал Карл. — Ну, слушай.

У Брюн новый способ познания реальности ассоциировался со зрением. Хотя, разумеется, он никак не был связан с глазами. Брюн иногда даже закрывала их, чтобы они не мешали видеть.У Карла же, видимо, более сильной оказалась акустическая составляющая дара. Когда Шмеллинг пользовался своими способностями, он ощущал это как крик. Вопль изливался словно бы прямо из груди Карла, минуя горло.

Брюн закрыла глаза. Карл поднялся и повернулся лицом к светящейся громаде вокзала. Она была ближе, да и людей на вокзале было в любом случае больше, чем на затихающей улице Ломоносова. Карл закричал.Брюн ощутила это как красные круги, расходящиеся в темноте. Такие круги расходятся по воде от брошенного в нее камешка. Круги становились все шире, вот они уже захлестнули бульвар, накрыли вокзал…

— Готово, — пробормотала Брюн, не разлепляя глаз. — Они идут.

Карл кивнул и изменил мощность своего зова. Красные волны превратились в толстую красную линию. На конце она раздваивалась, связывая головы ночных путников с грудью Карла.

Егор поднял голову, словно прислушиваясь к чему-то. Затем перекинул тяжелую сумку с инструментом на другое плечо и сказал сыну:

— Мы тут задубеем, ждавши. Пойдем-ка, Данилка, пешком. Через вокзал.

После дня, проведенного за верстаком в мастерской, страсть как хотелось оказаться дома побыстрее. Егор, отец Данила, был владельцем салона ритуальных услуг. Он был резчиком по камню и специализировался на памятниках. Данил строгал гробы из сосен — белых, пахнущих смолой и солнцем. Младшая сестренка, Анютка, сидела на приеме клиентов, пока не забеременела.

Спрос на гробы вырос. Это было закономерным следствием приближающейся осени. Многие старые люди понимают, что им не пережить еще одной длинной полосы мрака, когда с черного неба сыплется бесконечный дождь, а черные глубокие лужи маслянисто сияют в свете фонарей. Говорили, что раньше землю в середине ноября укутывало ослепительное белое покрывало снега. Должно быть, это смотрелось нарядно. Да и переносить бесконечную темноту так было, наверное, легче.

Однако в последнюю неделю заказывали гробы и памятники для молодых мужчин.

— А тащить это все, — возразил Данил, указывая на сумку с инструментом.

Отец засмеялся:

— Дотащим. Пошли. Мать уже небось и пельмени сварила.

Данил кивнул, соглашаясь. Егор и Данил покинули остановку, миновали развалины автовокзала.

Дороги уже не были одной из главных бед России. По той просто причине, что за последние двадцать лет они просто исчезли. Во время войны было не до этого. А потом выяснилось, что на восстановление обветшавших трасс нет денег. Главная сложность заключалась в том, что теперь все дороги находились в ведении местных властей. Но трасса между городами не принадлежала никому, благодаря чему и разрушилась. И эта проблема существовала повсеместно. Все, что раньше везли огромными фурами и грузовиками, нынче, как и тысячу лет назад, доставляли по воде. Снова ожил старинный речной путь «из варяг в греки», на чем Федор Суетин и нажил свой капитал. Покатикамень, например, отремонтировал все дороги в Новгороде. Дороги в ближайшем Санкт-Петербурге тоже, по рассказам, содержались в образцовом порядке.

Но за чей счет ремонтировать, а по сути — создавать заново дорогу между городами — руководители никак не могли придти к согласию. Шмеллинг не был заинтересован в существовании дороги. Покатикамень хотел бы снизить уровень влияния Шмеллинга на общегородские дела. Это явилось бы закономерным следствием существования альтернативного пути. Но принадлежавший Покатикамню химический завод давал слишком мало прибыли, чтобы заплатить за принятие нужного закона в Думе, законодательном собрании Санкт-Петербурга. Могущественное портовое лобби было несравненно богаче владельца какого-то захудалого городишки.

Вслед за сгинувшей трассой исчезли и междугородние автобусы. А автовокзал остался. Его огородили щитами, затянули сеткой, чтобы не создавать уютное гнездо для бродяг и бандитов в самом центре города. Но все равно, ходить мимо него в сумерках было неприятно. За щитами что-то скреблось и шуршало.

Крысы, наверное.

Данил и Егор вышли на перрон. Железные дороги, в отличие от автомобильных, выжили за счет того, что железнодорожники превратились в замкнутый клан. Они чинили и содержали пути самостоятельно. Однако железнодорожное сообщение дышало на ладан — провозить по воде стало гораздо дешевле, хотя и медленнее. Но теперь никто так не гнался за временем, как в безумном, лихорадочном начале века. Мир все глубже погружался в патриархальную степенность, неторопливость и созерцательность.