SoNew - Писания про Юного мага

— Это те, которые Лорды Рассвета, что ли? — уточнил староста у друзей, произнося это звание с подобострастием и уважением.

— Да, кажется так они собирались назваться… — начал было Клайд, но староста уставился на него с изумлением.

— Собирались называться? О чем это вы тут толкуете? Они спокон

веку так назывались, сколько я себя помню, и при отце моем так назывались, и при деде. В наших краях их оченно уважают, потому как от никакого вреда, кроме пользы не происходит. Не то что эти… Закатники. Хоть и слыхал я, что среди них попадаются благородные и всякие там богачи, по мне разбойники они и есть разбойники, как не обзови! — староста грохнул кулаком по стенке архива так, что внутри что-то упало.

Клайд вспомнил, что ему объясняла Кселла, и не стал спорить со старостой. Все равно он не поверил бы магу, да еще обиделся бы. И только когда друзья уже тронулись в обратный путь, Клайд нашарил на поясе ножны со странным ножом, но решил не возвращаться. В конце концов, разве им не предложили взять, что душе угодно? А легкий нож с костяной рукоятью и лезвием из… — маг так и не понял из чего — не самая ценная из найденных вещей.

На дневном привале, очистив небольшую рощицу от пятерых медведей и пары крысолюдей, друзья решили повнимательнее рассмотреть последнюю находку Клайда — шкатулку. Бумаги, сложенные аккуратной пачкой, оказались картами. Но картами совершенно незнакомой местности. Горный хребет, набросанный тонкими штрихами, окружал с трех сторон пространство, похожее на общирную долину, четвертой стороной тянущуюся вдоль океана. В долине пролегали дороги, темнели силуэты городов, квадратики деревень, впрочем, без единого названия под ними. Никто из них не мог припомнить подобного места. Конечно, множество земель претерпело изменения, как во времена Войны богов, так и от многочисленных магических конфликтов. Да и Преобразование могло изменить кусок какого-нибудь острова до неузнаваемости. Но горы… все-таки большинство горных хребтов не меняли своих очертаний веками. Еще две менее подробные карты изображали, видимо, земли за хребтом. Только две дороги вело туда из долины, как заметил Сэйт.

— В этой долине можно неплохо держать оборону, не смотря на то, что она, судя по всему, немногим меньше Южного Адена.

— Это уже не долина, а целая страна получается?

— Политически это может быть и страна, а географически — вполне себе долина, — с привычной занудливостью в голосе ответил Сэйт.

— Но остальные карты, похоже, испорчены, — пожал плечами Клайд. — На них полно каких-то цифр, но изображения не уцелело. Только линии, наверное, границы чьих-то владений.

— Дай мне посмотреть! — протянула руку Вивиан, закончившая упаковывать их провизию в заплечный мешок. Она приняла карты у Клайда, повернула их так и этак, потом приложила краем к тому концу главной карты, где долина обрывалась побережьем.

— Видите? — спросила она у ребят.

— Ты хочешь сказать, что это не берег, а просто другая страна, соседняя с долиной?

— Нет, это, конечно берег. И это, конечно океан. Так что твои карты вовсе не испорчены. И впоне могли бы пригодиться в путешествии…

— В путешествии куда? — не понял Клайд.

— За море, конечно, — уловил суть сказанного Сэйт. — Это не просто карты, как я понимаю, это…

— Морские лоции! — закончила за него Вивиан.

— Но тогда… — Клайд выхватил у девушки главную карту. — Тогда это, получается…

— Грация, — кивнула Вивиан. — Я тоже догадалась.

Друзья взволнованно переглянулись.

Рамио ящерицей скользнул меж нагретых серых камней. Его босые подошвы были так натоптаны, что острые осколки раковин не могли ранить кожу, твердую, как панцирь серого краба.

Здесь начинался его берег, место, куда никто из деревенских ребят не смел проникнуть. Да не всякий и смог бы: каждая следующая щель в камнях была все уже, а волны обрушивались сверху без предупреждения. Но Рамио был самым ловким среди своих сверстников, ну и самым худым тоже, если честно. И плавал он как рыба. Поэтому только ему были доступны дальние пляжи за скалами.

Не то чтобы он нарочно скрывался от остальных, но все-таки всегда предпочитал ходить за добычей в одиночестве. Он бы поделился с мальчишками, если бы они попросили, но негласный кодекс запрещал деревенским у кого-то что-то клянчить. Другое дело — отнять силой. Но тут уж вступал в силу настоящий Закон, тот, который поддерживали Стражи: если кто-нибудь, будь то хоть старик, хоть сопливый карапуз, собирает материалы для Мастера из любого Цеха, считается, что его добыча уже принадлежит Цеху. И отнявший ее становится вором в глазах Стражей.

Так что мальчишки могли подраться из-за лакомых водорослей, из-за пойманной чайки, из-за кинжала, сделанного из обломка глубоководной раковины, просто из-за того что захотелось подраться. Но никто не смел отнимать у Рамио добычу, которую он нес Мастеру-пуговичнику. Отборные, крепкие раковины разных цветов, которые он приносил из-за скал, нельзя было и сравнить с тем, что орава его ровесников набирала на вытоптанном козами побережье у деревни. К тому же, мальчишки постоянно устраивали споры из-за того, кто первый заметил крупную раковину. Ведь тот же закон гласил: «Кто добычу заметил и другому сказал, по праву себе половину добычи взял».

Поэтому-то в море с рыбаками ходили совсем дряхлые старики, так называемые «ятовщики», чуявшие косяки рыбы издалека. Толку от них, как от матросов, было никакого, они сидели на теплых досках бака, часто принайтованные к борту канатиком, что бы не смыло волной, и потягивали из фляжки кислое пиво. Но только они могли выйти на густое руно рыбы, отличить по всплеску мелкую стайку от большой ятвы, когда урезы невода трещат, а борт гнется от веса улова.

Рамио совсем не хотелось оспаривать каждую раковину с другими. Ему проще было отдать добычу целиком. Но деревнские принимали это за трусость, нагличали. Поэтому он уступил им все ближние пляжи, таская раковины из-за скал. И теперь в Цеху его добыча шла прямиком к мастеру, тогда как добыча мальчишек ссыпалась кучками возде ученических верстаков. Это не добавило деревенским приязни к Рамио.

Он во всем отличался от них. Они — ширококостные, какие-то квадратные с ранних лет, ступающие вразвалку, словно с первых в жизни шагов пробующие ногой пляшущую палубу рыбацкой шхуны. Он — тонкий, гибкий, как просмоленый шкот, вечно приплясывающий на пружинистых ногах, готовый убежать, запрыгнуть на дерево, залезть на скалу, увернуться из рук. Они были все схожей масти — белоголовые, кудлатые, с непослушными чубами на лбах, мало кого из них матери стригли иначе, чем под горшок, а причесывались мальчишки пару раз в год. У него же черные, как смоль, волосы сами по себе лежали на голове, будто приклеенные, а не стригли его ни разу в жизни. Обычно он собирал волосы в пучок, закручивая их сыромятным шнурком, чтобы мальчишки не дергали, не лезли к нему лишний раз. Но за скалами Рамио любил распустить черную волну по плечам — и от солнца защита, и, если украдкой глянуть в лужу меж камней, красиво.