SoNew - Писания про Юного мага

— Ну а мы токмо подвалили к берегу, как тут эти рыбы-селедки выныривают: один, другая, потом третий… — усмехнулся Тарсод. Седди недоуменно открыл было рот, чтобы спросить, где же задержалась гномишка, уплывшая третьей, но тут она сама вмешалась в беседу:

— А потом и меня вытянули, — смущенно закончила Марусенька.

— Вытянули? — Седди судорожно ощупал сухие и теплые плечи гномишки.

— Ну, я в дырку-то прошла, да меня все равно магией этой огненной задело, — повинилась гномишка. — Ну, я там побултыхалась раненая и утопла. И снова: не жива не мертва, вода несет, а я словно сплю. Так и вынесло на берег. А тут уж Беш им сказал, что меня сегодня уже разок убивали. Ну, маги прибежали и меня вроде как оживили. Даже голова не болит, — закончила она.

Войско тем временем двинулось по ледяной дорожке в узкий тоннель теснины. Порог бессильно бурлил подо льдом. Седди подхватил глефу на плечо, стремясь следом за Марусенькой. Но ноги у него подкосились и тяжелое древко вывернулось из пальцев. «Забыл привязать!» — с досадой подумал гном, вспомнив алебарду, которой сражался у колодца. Потом откуда-то взялась тетка Халана с кружкой горячего хвойного отвара.

— Мне нужно… Я должен… — попытался приподняться гном.

— Должен, да — лежать и не дергаться! — сердито пихнула его обратно на что-то мягкое тетушка. — Эко намотался — больше на кобольда похож ободранного, чем на порядочного гнома!

— Там Марусенька… — Седди заметался, не в силах даже оторвать голову от подушки.

— Как же, пущу я ее! — успокоила его тетка. — Вона спит в той комнате, ровно элпи после половодья.

Седди хотел спросить и про Волхана, и про детей, старух с бинтами, про покалеченного Орага, но ему навстречу уже разворачивался солнечный луг, наполненный светом и запахом травы, и хлопали крылья Ветерка, и умопомрачительно пах пирог с мясом. Все это вместе несло гнома в потоке покоя и безопасности, мимо ярких картинок незапоминающихся спокойных снов.

Рассказы о подземной битве вошли в гномские и орочьи хроники, но в верхней части Адена мало кто слышал о ней. Большая часть рабов, освобожденных в шахтах, предпочла отправиться в Элмор или осесть во владениях гостеприимного и хитроумного Тарсода. Надсмотрщики без жрецов, пойманных в детской пещерке как в ловушке, сопротивлялись недолго. Бывшие узники с упоением помогали освободителям засыпать и заливать ненавистные забои и штреки. Маги устанавливали дополнительную защиту на замурованных ходах. «Чтоб никто сюда больше не совался!» — сердито провозгласил Тарсод.

Когда огромная толпа одичавших, грязных и голодных существ оказалась в светлых коридорах тарсодова поселения, их пришлось успокаивать с помощью магии. Одни кричали или плакали, узнав от других узников о горькой кончине своих родичей или детей. Другие хохотали как сумасшедшие и снова рыдали, найдя давно потерянных близких. Третьи, одинокие и угрюмые, пытались прятаться по углам. Клирикам и целителям пришлось немало поработать, прежеде чем толпа утихомирилась и разбрелась по наскоро натянутым прямо в коридорах шатрам…

Бывшие рабы приходили в себя медленно. Их желание остаться в подземном поселении или хотя бы в нижнем мире было связанно именно с тем ужасом, который внушало им открытое пространство и незнакомый мир за пределами пещер.

Однако, не взирая на это, Тарсод повел себя сурово. Он сразу дал понять, что его поселение не богадельня, и он не собирается нянчиться с теми, кто имеет две руки, две ноги и все прочее. Другое дело инвалиды… Впрочем, даже у многих калек на языке замирали любые жалобы, когда покалеченный Ораг одной рукой поднимал огромные глыбы, помогая воздвигать новые дома. А уж вид увечных детей, таскавших строителям то гвозди, то инструменты, порой превращал вчерашних безвольных нытиков в целеустремленных и уверенных в себе людей.

Те, кого все же не устроило такое положение дел, отправились с клириками, надеясь обрести призрение при храмах и монастырях. Немногие счастливцы, получившие ответы на свои отчаянные письма, собирались по домам, где их ожидала давно выплакавшая все глаза родня.

Марусенька и Седди провожали Беша и Ларию, отправляющихся к кожевеннику домой. Отец парня оказался в добром здравии, и известие о спасении старшего сына воспринял как дар богов. В ответном письме он сулил сыну пир горой, хвастался мастерством младших братьев Беша, но при этом то и дело всхлипывал и утирался огромным клетчатым платком. Лария робела, не зная, как примет ее новая родня, но Беш только усмехался в ответ на ее страхи.

Седди сам смастерил для парочки нехитрый двухколесный возок с парусиновой крышей, а Тарсод выделил им буйвола — не самого породистого, но молодого и крепкого. На пороге пещерного поселения, где уже пробивалась через потрескавшиеся плиты зеленая трава, гномы обменялись с друзьями свертками памятных подарков, которые полагалось открыть после расставания. Седди сковал для парочки обручальные кольца, а Марусенька два украшенных аметистами кинжала. Седди подсадил Ларию на повозку, а Марусенька вручила Бешу поводья. Они все крепко держались за руки, не говоря ни слова. Потом гномы долго махали вслед легкой повозке, пока она не скрылась за холмами.

— Что там у тебя? — нетерпеливо потянула караванщика за рукав гномишка, когда они остались одни.

— Кожаный пояс и плетеный из ремешков подсумок, — показал тот подарки друзей. — А у тебя?

— А у меня шнур для хвостика… у какой, с шелковой кисточкой! И… — гномишка запнулась, — туфельки.

Седди удивленно глянул в ее сверток. На ладошках у Марусеньки стояли самые изящные туфельки, которые когда-либо видел караванщик. Зрением мастера он видел, что они скроены из единого куска нежной чуть золотистой кожи. Марусенька тоже разглядела эту изысканную простоту:

— Ой, смотри! Он не по колодке кроил, а по моей ноге, видимо отпечаток где-то взял! Кожа лепестками, как ромашка, от подошвы расходится. И все! Он даже не тачал их!

— Вижу, — усмехнулся гном. — Не тачал, а просто продернул через каждый лепесток десяток тоненьких кожаных ремешков. Все равно как если бы ромашку паутинками стянули по твоей ноге. Ну и каблучок снизу, видно что на клей посадил.

— Какие они хорошенькие, — загрустила внезапно Марусенька. — Но куда же мне их надевать?

Седди хотел было ответить, что туфельки можно носить дома, но понял, что гномишке хочется чего-то необычайного, такого же красивого, как эти туфельки. Поэтому он опустился на одно колено и произнес, глядя Марусеньке в зеленые сонечкины глаза:

— Если ты почтишь меня когда-нибудь честью стать моей женой, то ты сможешь надеть их на свадьбу. Красивее все равно ничего к свадебному платью не найти!