Алла Белолипецкая - Орден Сталина

– Рана не опасна, тебе ничего не грозит. По крайней мере пока. – И, обхватив друга поперек туловища, потащил его за собой под низкую арку одного из проходных дворов.

Зловещего астрального двойника Николай рядом со своим другом не узрел, и это внушало оптимизм, но не слишком большой: за спинами Скрябина и Кедрова уже слышался топот их преследователей.

Через арку друзья выбрались на незнакомую улицу, и Николай начал по очереди дергать двери всех подряд парадных, какие попадались им на пути. Увы, найти незапертую дверь не удавалось, и Скрябин собрался уже пустить в ход свои отмычки, да только времени на это у него не хватило. Из подворотни выскочили пятеро мордоворотов: уже не в форме НКВД – в штатском, с пистолетами в руках. Похоже было, что весь аппарат наркома внутренних дел Ягоды пустился в погоню за двумя практикантами.

Впрочем, отсутствие на преследователях форменной одежды порадовало Колю; он удовлетворенно хмыкнул.

Один из наркомвнудельцев вскинул руку с пистолетом, но выстрелить не успел: очередная дверь парадного подалась-таки под Колиной рукой, и двое друзей ввалились в подъезд. Возле самого входа стояла – не лыжная палка: дворницкая метла, и Скрябин, схватив ее, просунул черенок через обе дверные ручки.

– Надолго это их не задержит, – задыхаясь, проговорил Миша.

– А надолго и не понадобится. Сейчас они , – Скрябин кивнул головой в сторону улицы, – сами уйдут. Это – не милиция, это – ГУГБ. Лишние свидетели им совершенно ни к чему. Только ты делай, как я. – И, набрав в легкие как можно больше воздуха, Коля начал вопить во всю глотку: – Помогите, убивают!

И для вящего эффекта стал нажимать все подряд кнопки звонков у квартир первого этажа.

– Убивают! – принялся благим матом орать и Миша. – На помощь!

Дверь парадного – которую только что отчаянно рвали снаружи, – вдруг перестала дергаться, и Скрябин словно воочию увидел, как бравые чекисты, стоящие за ней, замерли с выражением недоумения на лицах.

Тем временем дверь одной из квартир распахнулась; у злого сонного мужика, возникшего на ее пороге, при виде окровавленного Миши широко раскрылся рот.

– Эй, что тут у вас? – произнес жилец неуверенно.

– Бандиты на нас напали, бандиты! – выкрикнул Коля нарочито громко – чтобы люди на улице услышали его. – Телефон в квартире есть?

– Есть… – Мужик чуть отодвинулся в сторону, и Скрябин тут же протиснулся мимо него в прихожую – и вволок за собой Михаила.

Когда Николай Скрябин еще только подъезжал на метро к станции «Сокольники», Поскрёбышев уже положил на стол товарищу Сталину полный список служащих Совнаркома и членов их семей. На его составление у Александра Николаевича ушло менее часа, однако за это время что-то в Хозяине переменилось – и так разительно, что секретаря это напугало даже больше, чем давешняя холодная ярость.

Сталин не сидел за столом и не прохаживался по кабинету: он стоял возле распахнутого настежь окна, и было видно, как ветерок слегка треплет седоватые волосы этого немолодого мужчины. Никогда еще Александр Николаевич не видел, чтобы Хозяин стоял вот так – прямо как мишень. И, не выдержав, спросил – хоть и понимал, чем это может быть для него чревато:

– Что-то случилось, товарищ Сталин?

Хозяин не отвечал так долго, что Поскрёбышев за это время успел покрыться холодным потом и даже слегка замерзнуть на том сквозняке, который устроил бывший семинарист Иосиф Джугашвили. Однако ответа он всё-таки дождался.

– Да, что-то случилось… – спокойно, просто подтверждая факт, выговорил Сталин, так и не повернувшись к секретарю. – И, я думаю, скоро выяснится, что и где . Положите список на стол.

Александр Николаевич сделал, что ему велели, и практически выпал в приемную – чуть ли не на руки только что прибывшему Генриху Ягоде. Лицо наркома, обычно – землистого цвета, имело теперь явственный терракотовый оттенок.

Когда Ягода вошел в кабинет Вождя, Поскрёбышев приготовился к худшему. В этом кабинете с людьми не раз случались инсульты и сердечные приступы, и еще большой вопрос: удачлив ли был тот, кого потом удавалось откачать?

А в довершение всего, с Поскрёбышевым произошла небывалая вещь, расстроившая и смутившая его до крайности. Секретарь внезапно забыл имя человека, чью докладную записку он передал час назад Хозяину! Сколько ни морщил Александр Николаевич лоб, сколько ни тер виски – так и не смог вспомнить, как зовут того фанфарона.

Ночь перевалила за середину, когда возле одного из домов неподалеку от разоренного Алексеевского монастыря остановилась легковая машина заграничного производства; ее бульдожий силуэт четко обрисовался на фоне светлого полукруга подворотни, через которую совсем недавно удирали студенты-правоведы. Коля Скрябин, глядевший из окна, узнал автомобиль: два года назад он ездил на нем, когда шофер отца учил его водить. Из легковушки – американского «Форда» черного цвета – выбрались двое мужчин (в штатском, хоть по их выправке было видно, что обычно они носят совсем иную одежду) и направились к подъезду, где скрылись беглецы.

К этому моменту уже половина дома бодрствовала – разбуженная воплями Коли и его друга, – и жильцы могли наблюдать, как визитеры выводили под руки парнишку, одна нога которого была наспех перемотана какими-то белыми тряпками. Второй же парень шел следом, зажав что-то под мышкой, и – улыбался.

– Может быть, хочешь пока покурить? – спросил один из штатских у Николая, когда Мишу усаживали в автомобиль. – А то в машине твой отец курить не разрешает.

И мужчина вытащил из кармана пачку папирос «Герцеговина Флор». Коля уже протянул руку, чтобы взять их, но затем отдернул ее.

– Нет, – проговорил он с явным сожалением, – я решил бросить.

И они поехали в Центральную клиническую больницу имени Семашко. Мишино ранение и впрямь оказалось несерьезным: пуля прошла навылет, не задев кость. Доктор пообещал, что пациента дней через десять выпишут, а пока обработал ему рану и поручил юношу заботам ночной сиделки – которая на вид была одного с Кедровым возраста.

Двумя часами позже, когда уже занимался рассвет, Николай сидел на низенькой скамеечке в ванной комнате своего отца – в его кремлевской квартире. Колин отец сидел тут же, на бортике ванны, по эмалированной поверхности которой вовсю хлестала вода: не кипяток, а ледяные струи, источавшие приятную прохладу. Коля успел вымыться раньше, и эта вода вытекала через сливное отверстие; принимать холодную ванну ни отец, ни сын не собирались.

Они беседовали, и так тихо, что Коля, несмотря на свой отменный слух, порой едва разбирал слова, произносимые папой. Шум воды почти полностью заглушал их голоса.