Алла Белолипецкая - Орден Сталина

24–25 июля 1935 года.

Четверг переходит в пятницу

Если бы наркомвнудельцы, повыпрыгивавшие из «черного воронка» в Сокольническом дворе, сразу кинулись за беглецами, то настигли бы их без малейшего труда. Но мужчины в фуражках с краповыми околышами все как один замерли на месте, повернули головы и обратили свои взоры туда, где мелькала отдалявшаяся фигура маленькой противной старушонки (по крайней мере Мише Кедрову всё увиделось именно так). А затем сотрудники органов закричали на разные голоса: «Вон они!»

Сердце у Миши похолодело, и он почти пожалел о том, что не упал с крыши. Однако люди в форме НКВД побежали не за студентами МГУ. Выхватывая на бегу оружие, они помчались за низкорослой ведьмой, которая с удивительной скоростью перемещалась в противоположную от двух друзей сторону.

– Не смотри туда! – громкий Колин шепот вывел Мишу из ступора. – Бежим! Он вряд ли сумеет долго морочить им головы.

– Он – это кто? – почти с ужасом вопросил Михаил, укрепляясь в мысли о частичном Колином помешательстве.

Но Скрябин только покачал головой: «Не сейчас…» Они выскочили со двора в какой-то переулок и побежали в сторону бывшего Алексеевского монастыря.

Когда время близилось к пяти часам пополудни, рабочий день товарища Сталина не подходил к концу, а только начинался. Александр Николаевич Поскребышев, сталинский секретарь, вышел из главного кремлевского кабинета и в приемной практически упал на свой стул. Такого выражения на лице Хозяина он не видел еще никогда. «Полетят теперь головы!» – мелькнула мысль у секретаря.

Поскребышев только что положил на стол товарища Сталина мелко исписанный листок бумаги – донесение одного из высокопоставленных сотрудников Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Пару раз секретарь видел автора записки, и тот ему крайне не понравился. Этот индюк носил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга и звался Григорием Ильичом Семеновым.

Не успел еще Александр Николаевич как следует угнездиться за своим столом, как Сталин вызвал его звонком обратно и бросил коротко:

– Семенова – ко мне! – Яростное выражение не сошло с его лица, но ярость Хозяина явно сделалась более холодной и расчетливой.

Поскребышев кинулся звонить на Лубянку. Когда он воротился в сталинский кабинет, губы его были белыми, а на скулах выступили алые пятна.

– Комиссара госбезопасности 3-го ранга Семенова нигде не могут найти, – доложил секретарь. – В наркомате его не видели примерно с трех часов дня.

– Вот как? – Сталин изумленно изогнул одну бровь и вроде как даже обрадовался; у Александра же Николаевича краснота выступила еще и на лбу, и даже на подбородке. – Тогда передайте, что я жду к себе товарища Ягоду лично. А вы пока подготовьте для меня список всех товарищей , которые входят в состав Совнаркома, с указанием членов их семей.

От последнего заявления у кого угодно отнялись бы ноги, однако Поскребышев довольно твердой походкой вернулся в приемную. Александр Николаевич знал, что всему Совнаркому ничего не грозит; тучи нависли только над одним человеком, и Поскребышев догадывался, над кем именно.

Не по долгу службы: из опасного любопытства – сталинский секретарь пробежал глазами текст сегодняшнего донесения. Коротенькая докладная записка Григория Ильича Семенова содержала в себе следующий текст:

Довожу до Вашего сведения, что сегодня, 24 июля 1935 года, мною были обнаружены признаки несанкционированного проникновения на Объект Z. Проведенная инвентаризация не выявила пропажи документов, однако не вызывает сомнения тот факт, что с ними ознакомилось постороннее лицо. Имею основания думать, что этим лицом является один из практикантов НКВД, допущенный мною к работе над Проектом, поскольку я ошибочно считал его заслуживающим доверия. Причина ошибки: отец практиканта занимает руководящую должность в СНК СССР.

Предпринимаю действия согласно п.1 Инструкции.

Комиссар госбезопасности 3-ранга

Ночь была лунной и безоблачной; это одновременно выручало и подводило беглых практикантов НКВД. Они уже около трех часов петляли по ночным сокольническим дворикам, где фонари давно были погашены, а светящиеся окна можно было пересчитать по пальцам. Если бы не голубовато-водянистый лунный свет, в котором очертания предметов казались отчетливыми, как в театре теней, Скрябин и Кедров давно бы уже переломали себе ноги или расшибли головы об углы зданий или стволы деревьев. Но – этот же свет выдавал Николая и Мишу их преследователям, никак не позволял оторваться от них.

– Как думаешь, Колька, – задыхаясь, выговорил на бегу Кедров, – какой будет официальная версия нашей смерти: мы утонем в Москве-реке или нас переедет поезд?

– Несомненно – поезд! – Николай рассмеялся таким смехом, что у его товарища встали дыбом короткие волоски на затылке. – Поезд метрополитена! А моему отцу утром сообщат печальную новость.

– И ведь та женщина – она как в воду глядела, когда предупреждала, что нас с тобой убьют!.. – сам не свой, воскликнул Миша.

– Какая еще женщина? – мгновенно насторожился Скрябин.

– Разве я не говорил тебе?.. А, ну да, когда я мог сказать… Минут за пять до появления этого мерзавца Стебелькова она вдруг заглянула в мое окно – черт ее знает, откуда она взялась. И сказала мне, чтобы я бежал, спасался, и чтобы тебе передал: тоже бежать. Я, конечно, ей сразу поверил – она такая была красавица, ты представить себе не можешь… Только убежать я не успел: Стебельков помешал.

– Красавица… – произнес Скрябин едва слышно, а затем потребовал: – Опиши-ка мне ее!

– Волосы рыжие, кудрявые, глаза – темно-голубые, лицо – такое, ну, даже не знаю, как сказать, – Миша наморщил лоб, – его видеть нужно. Росту – довольно высокого, но не слишком. В платье она была полосатом, с отложным воротничком. Да ты чего, Колька? Знаешь ты ее, что ли?

Скрябин замер на месте и как будто перестал дышать.

– Так это было она – твоя Анна?! – осенило Мишу. – Она, да?..

Ответить ему Николай не успел. Позади двух друзей – будто в опровержение Колиных слов о поезде, – раздалось несколько приглушенных хлопков, напоминающих кашель засорившейся выхлопной трубы автомобиля. Миша вдруг резко припал на правую ногу – лишь недавно исцеленную, а затем, держась рукой за голень, привалился к стене какого-то дома.

– Меня подстрелили… – почти с удивлением выговорил он.

Коля повернулся к нему и пару мгновений ничего не говорил, только всматривался в Мишин силуэт, темневший на фоне оштукатуренной стены. А затем выговорил с явным облегчением: