Святослав Логинов - Черная кровь

Но если он говорит с тобой твоими же словами?

Тогда тем более стреляй, поскольку этот враг не просто опасен, а страшен сугубо и трегубо. Он ужасней мангаса, ибо тот, во всяком случае, один, а за этим стоит его народ, жаждущий твоей крови, твоих земель, твоего скота, твоих ловов и, главное, жизни твоих близких. И раз он сумел похитить твой язык, то сумеет отнять у тебя и всё остальное, если ты не выстрелишь немедленно.

А если жизни твоих близких, друзей и врагов, родичей и незнакомцев уже зависят от доброй помощи чужинца, что скажет закон тогда?

Закон говорит: «Всё равно – стреляй!»

Боевой лук – наследство нерассуждающего богатыря Туны – заскрипел, согнутый до отказа, так что правая рука ушла далеко за ухо. Такой выстрел прошивает противника насквозь, кремневый наконечник выйдет со спины, и его не придётся вырезать. Чужинец приветливо скалился, не глядя на стрелу, а быть может, просто не понимая, что это такое. Плавно, как на состязаниях, Таши спустил тетиву. Воловья жила звонко щёлкнула, лук пружинисто разогнулся, метнув стрелу к цели. И больше ничего не произошло: чужинец не согнулся и не упал, он даже не вздрогнул и в его позе ничто не изменилось. Таши умудрился промазать, стреляя в упор, и теперь лучшая, надёжно заговорённая стрела валялась где-то во мху или торчала, вонзившись в еловый ствол.

– Ты храбрый мальчик, – прежним колдовским способом произнёс чужинец. – Ты честно заслужил свою гибель. Жаль, что я не люблю убивать. Уходи. А если тем, кто пришёл с тобой, есть что сказать мне, то пусть они ждут меня завтра на этом месте.

– Им не пройти сюда, – угрюмо сказал Таши.

– Завтра они пройдут. Я пропущу.

– Я передам твои слова, – согласился Таши.

Он опустил лук и пошёл вперёд, прямо на чужинца. Должно быть, тот не ожидал такого: на кошачьей морде впервые обозначилось замешательство. Таши остановился и объяснил, не глядя на чужинца:

– Сначала я должен найти стрелу. У меня осталось мало хороших стрел.

Костерок уютно похрустывал ломкими сосновыми ветками. Иных звуков в этот вечерний час не было. Как и прежде, заколдованный лес непроницаемо молчал, словно весна не трубила над миром в миллион лебединых криков. Молчали и собравшиеся вокруг огня, сидели, как сидят давно знакомые и обо всем переговорившие люди.

Таши встревоженно переводил ищущий взгляд с одного лица на другое. Ромар, Уника и… такое и во сне не привидится – сидящий с ними рядом чужинец. Не соврал котяра, пропустил путников к своей ухоронке, вышел навстречу, дозволил костёр распалить, и теперь сидит и третий час кряду помешивает угли медленно сгорающей палочкой, словно и прежде знавал огонь и дело это ему впривычку. И Ромар с Уникой сидят как ни в чём не бывало, будто каждый день неведомые чужинцы греются у людских костров.

Огонь сполохами гуляет по сосредоточенному лицу учителя, отблескивает в опасных глазах чужака. Как бы снова проклятущий не околдовал доверчивых людей… А может, они так беседуют? С ним-то чужинец вчера молча говорил. Вот и Уника напряжённо выпрямилась, внимательно прислушиваясь к недоступному разговору.

– Я тоже хочу слышать, – вслух произнес Таши.

Тут же вспыхнуло что-то во лбу над глазами, как бывает, если выйдешь резко из полутьмы землянки, забыв, что снаружи солнечный полдень. И вместе с тем Таши услыхал знакомый размеренный голос:

– …они тоже с места не от хорошей жизни снялись. Засуха выгнала. В их солончаках сейчас ни змея, ни тарантул, ни чешуйчатый варан – никто не выживет. Кюлькас никого не выделил, всех за глотку схватил.

– Что же делать? – спросил второй голос, такой же глухой и невыразительный, что и первый. Голоса были столь похожи, что казалось, будто один человек нелепо развлекается, беседуя сам с собой.

Таши завертел головой, ища поблизости второго чужинца, и лишь потом сообразил, что вопрос задал Ромар. Значит, он не только слушает, но и научился уже говорить на тайный колдовской манер. Так что пусть карлик не особо задаётся – люди тоже кой-что могут.

– Вы пришли просить помощи у меня, – звучал бесстрастный голос. – Но выходит так, что я должен просить помощи у вас. Я не могу усыпить предвечного великана. Вернее, я смог бы сделать это, если бы мне никто не мешал, но сколько я ни пытался, в мои чары вмешивается чья-то злая воля и разрушает всё, что я сделал. Я не знаю, кто оказался настолько беспечен, чтобы будить магию мёртвой стихии. Я не знаю даже, к какому из враждующих народов относится этот маг, но пока он не прекратит тревожить предвечного, Кюлькас не успокоится и будет носиться по миру, сея разрушение. И никому, будь он хоть во сто крат сильнее меня, не удастся успокоить стихию. Ломать всегда проще, не надо быть мудрецом, чтобы открыть эту истину. Поэтому я прошу вас найти того, кто нарушил покой колдовского мира, и убедить его оставить опасные дела, в чём бы они ни заключались.

– И что будет тогда? – прозвучал вопрос.

– Тогда мне постепенно удастся успокоить разгневанную стихию, и через два или три года Кюлькас вновь уснёт.

– А что будет с миром за эти два или три года?

Чужинец очень человеческим жестом развёл поросшими бурой шёрсткой руками.

– Я тоже не всесилен. Я делаю что могу и не могу делать больше.

– Положим, – произнёс Ромар вслух, – что мы отыщем достаточно убедительные доводы, чтобы уговорить преступного мага оставить свои дела. Но прежде нам надо найти этого красавца. Безумец, обратившийся к стихийной магии, должен вершить чудовищные и безумные дела, иначе просто незачем черпать из этого источника. А я пока не видел, чтобы в мире бушевала великая сила, кроме самого Кюлькаса конечно. Поэтому я не знаю, как искать разбудившего зло.

– Здесь я помогу, – без всякого выражения ответил мысленный голос. – Есть способ найти любого, кто нарушает запреты. Вот этот юноша, – когтистый палец указал на Таши, – глубоко чтит законы рода и поэтому сможет найти того, кто растоптал всякий закон.

Перед мысленным взором Таши мгновенным хороводом промелькнули бесчисленные его преступления и прегрешения, нарушенные правила и растоптанные обычаи. Предки-хранители, да большего непослушника в роду не бывало!

– Он глубоко чтит закон, – возразил чужинец так, словно услышал всю горькую Ташину исповедь, – и всегда старается следовать ему. Но ещё выше он чтит священный закон жизни. Я уверен, что он будет идти по следу преступника, как охотничий пёс за подранком.

С этим Таши был согласен, и согласие его услышали все.

– А если, – подала вдруг голос Уника, – когда мы отыщем этого… который будит Кюлькаса, он вдруг откажется слушать нас?

– Мы его уговорим, – мрачно пообещал Таши. – Найдём способ уговорить.

Словно дождавшись главного и услышав всё, что хотел, чужинец неожиданно и плавно поднялся и как-то вдруг очутился уже в нескольких шагах от костра.