Наследство заморской тетушки

Сухонький, черноволосый, с острыми колючими глазками, пристально смотрящими из–под очков, неразговорчивый, он не вызывал симпатии, но к нему все привыкли. Жители Сосновки знали, что главное — почтальона нельзя раздражать, так как он становился тогда очень нервным, что выдавало его неблагопо- < лучное, а возможно, и криминальное прошлое.

История, в которую оказались втянуты почтальон и девочки из лесного санатория, началась примерно за месяц до приезда в Сосновку Оли и Катюши — в самом начале июня, в теплый погожий денек, который вроде бы ничем не отличался от остальных. Разбирая почту, привезенную из Сомова, которую ему предстояло разнести адресатам, Николай обратил внимание на международный конверт, отправленный из США. Адрес, указанный на конверте, гласил, что письмо должно быть доставлено Соколову Николаю Петровичу на улицу Дачная, 8. Однако по указанному адресу находился детский санаторий. Почтальон хорошо знал всех его сотрудников, и Соколова среди них не было. Николай долго вертел письмо в руках, пока его не осенила догадка: «А может быть, Соколов жил здесь раньше, еще до моего появления в Сосновке? Надо спросить у кого–нибудь из старожилов. Вдруг они знают его новый адрес?»

В тот же день, разнося пенсию, почтальон опросил всех пенсионеров поселка и выяснил, что до войны дача, в который находился детский санаторий, принадлежала летчику Петру Соколову, который героически погиб на фронте. О его подвиге писали газеты, а местная школа носит теперь его имя. Семью Соколова выгнали из поселка немцы, их больше никто никогда не видел — видно, все тоже погибли.

Собранная информация не оставляла никакой надежды найти адресата.

«Придется вернуть письмо», — решил Зябликов. Однако любопытство взяло верх, и он решительно вскрыл конверт. Письмо оказалось на русском языке.

«Дорогой Коленька, — было написано нетвердым старческим почерком, — пишет тебе твоя тетя Ирина (Иришка, как ты называл меня в детстве). Прошла целая жизнь, но я все еще не теряю надежды, что найду кого–либо из вас. Много раз я писала на нашу городскую квартиру, но письма возвращались обратно. И вот теперь я вспомнила о нашей даче. Как я не подумала об этом раньше? Ведь именно оттуда мы ушли под дулами немецких автоматов. Всю жизнь я вспоминала, как искала вас глазами в толпе, стоя в дверях теплушки, когда меня угоняли в Германию. Как сейчас помню мою дорогую сестру Аню и прижавшегося к ней крошечного мальчика — тебя. Что стало с вами потом?

Сама я до конца войны работала на немецком заводе, а потом нас освободили американцы, и я оказалась в Америке. Думала: «Посмотрю мир и вернусь», но получилось все иначе. Я вышла замуж и осела в Штатах. Детей у нас не было, родных у мужа после смерти его родителей не осталось, и мы с ним жили вдвоем, как на острове в этом сумасшедшем мире. Жили дружно и были счастливы. Но вот уже десять лет, как я осталась одна, и здоровье мое оставляет желать лучшего. Кроме тебя, Коленька, у меня никого нет, и мне даже некому оставить дом и все, что имею. Больше всего боюсь, что не успею тебя найти. А в то, что ты жив, я верю, сердцем чувствую это. Жду от тебя письма и как маленького целую в носик. Твоя тетя Ирина».

Николай закончил читать письмо и с завистью подумал о человеке, которому оно адресовано. «Коленька»! Его–то никто никогда так не называл. Даже в детстве. Он всегда был «Колькой» — как в ребяческие годы, так и потом, в тюрьме, куда попал еще молодым парнем и где провел почти половину своей неудавшейся жизни. Выйдя из тюрьмы, Николай исчез, растворился для прошлых дружков, осев в маленьком дачном поселке, вдали от тех мест, куда ему больше не хотелось возвращаться. Так бесславно прошла его жизнь, но вдруг, внезапно, появился шанс. Зябликов взял в руки конверт. «Мы же тезки! Может, это судьба подбросила мне в конце жизни подарок? Того Коленьки Соколова здесь нет и, скорее всего, уже нет в живых, а тетушка вряд ли узнает во взрослом мужчине своего маленького племянника, с которым не виделась почти шестьдесят лет. Вот только фамилия у меня другая». Николай задумался, потом встал, взял табличку с надписью «Закрыто». Вывесив ее снаружи и заперев дверь изнутри, почтальон взял лист бумаги и начал сочинять послание американской тетушке. Работа оказалась не из легких, но недаром говорят, что труд сделал обезьяну человеком. В результате нескольких часов работы Николай состряпал письмо, которым сам остался доволен.

«Дорогая тетя Ирина, — писал он. — Я очень рад, что вы нашли меня. После смерти мамы и гибели на фронте отца я считал себя круглым сиротой и теперь уже на склоне лет вновь обрел семью. Это такое счастье! (последнюю фразу Николай написал вполне искренне). Мама говорила мне, что Вас угнали в Германию, и плакала, считала, что оттуда не возвращаются, а она очень Вас любила. Когда Сосновку освободили, мы поселились на даче, но мама вскоре умерла, а меня отдали в детдом. Через полгода меня усыновили бездетные пожилые муж с женой и дали свою фамилию — Зябликов. Жили они обеспеченно, но ко мне относились, как к пасынку, и, еще не окончив школу, я сбежал от них. Вернувшись домой, я обнаружил, что в нашей даче находится детский санаторий и мне негде жить. К счастью, кое–кто меня еще помнил и из жалости взял на работу (им как раз требовался дворник). Поселился я тут же в маленькой комнатушке, которую пристроили к нашей даче.

Так прошли годы. Семью я не создал, но вокруг все время были дети, и они заменяли мне своих собственных. Когда пришло Ваше письмо, то его сразу отдали мне, так как все здесь знают, что я и есть Соколов Николай Петрович.

Желаю Вам, дорогая тетя, здоровья и надеюсь на то, что нам удастся повидаться. Ваш племянник Коленька Соколов–Зябликов».

Выражая надежду на встречу, Николай слукавил. Он прекрасно понимал, что она им не грозит, и это его вполне устраивало. Старая больная тетушка вряд ли могла не только совершить такое большое, но и вообще какое–либо путешествие. А он в Америку тоже не мог попасть по целому ряду причин. Все это и вселяло в него веру,? что истину «тетушка» никогда не узнает, а ее наследство рано или поздно достанется новоявленному «племяннику».

Возникали, правда, опасения, что она может выяснить правду у санаторного начальства, но эти тревоги Николай быстро отбросил: все письма и в санаторий, и из оного шли через него, так что он имел возможность держать все под контролем и в случае необходимости скорректировать любую ситуацию.

Николай уже хотел запечатать письмо, как вдруг сообразил, что настоящий племянник обязательно вложил бы в него свою фотографию. И то, что он этого не сделал, конечно, вызовет у тетки подозрения. А что, если?.. Почтальон даже прищелкнул языком от пришедшей ему на ум идеи. Поскольку местная школа носит имя летчика Соколова, то там могут оказаться его фотографии или газетные вырезки. А сын должен быть похож на отца, и портретное сходство наверняка рассеет все подозрения американской тетушки, если, конечно, они вообще возникнут у дряхлой старушки. Остается только добыть эти фото. И Зябликов отправился в школу.