Сказки центральной Индии

— На, смотри, что я принес,— сказал он кузнецу.— Ну теперь скорей делай мне дырку. Один шакал оказался обманщиком, так вы уж всех готовы такими считать. А что до меня, я не обманываю, вернее, много таких нас, кто людей не обманывает.

Кузнец и впрямь взял петуха, а потом раскалил докрасна железное веретено и воткнул его шакалу под хвост. Только он это сделал, из шакала так и брызнуло струей прямо в грудь кузнецу. А шакал пустился бежать и никогда туда не возвращался.

Как-то потом, кто его знает, сколько времени прошло с той поры, случилось шакалу пойти в деревню за курами. Бахрома у заплатки на ходу развевалась, похлопывала и шелестела. Шакалу это так нравилось, что ему вспомнилась старинная военная песня, и он запел на бегу:

Услышали в деревне эту песню, и все побежали прятаться, все до единого. Шакалу приволье: рыщет он по деревне, хватает кур и тут же их ест. Наелся досыта и пошел прочь, а там и народ стал возвращаться.

На другой день шакал опять побежал в ту же деревню за курами и на бегу снова, как и в тот раз, запел свою песню. И опять вся деревня поразбежалась. Только одна старуха не убежала. «Куда мне бежать? — думает.— Пусть они, разбойники, убивают меня. Пусть делают со мной что хотят». Подумала она так и не побежала, а взяла да и спряталась в свинарнике.

А шакал, ворвавшись в деревню, принялся гоняться за курами что было сил. Он гонял их по всей деревне. Выберет самых больших да за ними и гонится. За одним петухом он гонялся дольше всего и загнал его как раз туда, где сидела старуха. Петух мимо нее проскочил, а шакал увидел старуху и остановился.

— Эй, бабуся,— говорит.— Поймай мне этого петуха, а то я тебе зубы выбью.

— Лови сам,— отвечает старуха. — Это дело мне не под силу.

Раз старуха не захотела помочь, шакал сам наловил кур и наелся досыта. Потом пошел к старухе и говорит:

— Ну, бабуся, ты не стала ловить мне петуха, так теперь я к тебе пришел. Скажи, бабуся: «Шакал».

Повторяет старуха:

— Шакал.

Взял шакал скалку и выбил ей зубы. Потом опять говорит:

— Бабуся, скажи: «Шакал».

Хочет старуха сказать «шакал», а зубы-то выбиты, и выходит «сакал». Очень шакалу смешно, что она не может чисто сказать. Он снова требует:

— Скажи, бабуся: «Шакал». А она снова:

— Сакал.

И побежал шакал прочь, кто его знает куда. Бежит, а сам смеется.

Вечером весь народ, что поразбежался, вернулся в деревню. Старуха и говорит:

— Жестокие всадники-турки! Как бы не так! Их и духу тут не было. Это шакал, негодник. Кур наших ловит, неужто не видите? Мне тоже велел кур ловить, да я не стала. Так он, поглядите, мне все зубы повыбил.

Тут все решили: «Завтра мы никуда не побежим. Спрячемся по домам, а как он сунется, забьем его насмерть». А один человек говорит:

— Нет, так не годится. Так мы его ни за что не изловим. Я вот что придумал. Давайте-ка слепим из воска женщину — совсем как эта старуха. Отнесем ее в тот конец улицы и посадим там, как положено, а руки ей вытянем в стороны. Шакал не удержится, чтобы ее не задеть, а мы уж будем готовы.

Тут все сказали:

— Правильно. Ты это ловко придумал. Так мы и сделаем.

Собрали весь воск, какой нашелся в деревне, и целую ночь провозились — лепили чучело. Как рассвело, отнесли его в конец улицы, а сами пошли за боевыми топорами, за луками и за стрелами, за рабочими топорами, за палками и всем прочим, что у кого было,— так они приготовились сами.

Ну а шакал уж вошел во вкус, сами знаете. Немного времени прошло, и все услышали: бежит он по дороге и песню свою распевает. Пел он точно как раньше и шел безо всякого страха. Вся деревня попряталась по домам и ждала наготове. Шакал дошел до конца улицы и видит: сидит женщина и руки расставила. Он сразу начал браниться:

— Поберегись, бабка! Иди прочь с моей дороги! Ты что мне путь загораживаешь? Вчера я тебе зубы повыбил, так неужто ты не боишься? Берегись, уйди с дороги, не то я тебе так поддам, что тут тебе и конец придет.

А раз она не сдвинулась с места, он и вправду дал ей пинка. И тут, сказать правду, его задняя лапа увязла в воске, да так, что и не выдернуть.

— Поберегись, бабка, отпусти! — кричит он.— Ах, матушки, эта старуха меня поймала! Ты, бабка, такая-сякая, если ты меня не отпустишь, я тебя стукну.

И вправду, как увидел шакал, что угрозы не помогают, взял да и стукнул ее. Передняя лапа тоже увязла.

— Матушки! — взвыл он.— Эта старуха меня за руку схватила.

Он стукнул ее другой лапой — и та увязла. Все его лапы увязли.

— Матушки, вот ведь старуха, такая-сякая! — кричит.—

Она схватила меня за руки и ноги! Берегись, бабка, лучше пусти, а то я тебя укушу!

И вправду сказать, раз он не мог убежать, что ему еще оставалось? Взял да и укусил. Тут и зубы его крепко увязли в воске — он и речи лишился. Так он здесь и упал обессиленный.

А народ подождал, подождал, да и говорит: «Ну-ка, не пора ли пойти посмотреть, что там с ним. Мы ведь слышали, как он пришел, а теперь уж давно ничего больше не слышно». Вышли все из домов, стали осматриваться. Слышат — да как тут не услышишь,— пыхтит он и отдувается в конце улицы. «Вон он там, в той стороне»,— говорят. Подошли все поближе, видят: лежит он на земле рядом с восковым чучелом. Подбежали к нему и зарубили его топорами, а для верности еще и палками измолотили.

Тут и конец сказке про шакала — они его вправду прикончили.

Жили в деревне мать с сыном. Сына звали Ануа. Сын на заре шел пахать, и мать носила ему завтрак в поле. Выходит она раз из дому, а ей навстречу шакал.

— Бабушка,— говорит,— что ты несешь? Поставь на землю. А не поставишь, я тебя так укушу, что ты упадешь и я тебя всю истопчу.

Старуха испугалась и поставила корзинку — в ней она завтрак носила — на землю. Шакал сожрал почти весь рис с чечевичной подливой, что для Ануа был приготовлен, а остатки старуха понесла сыну. Ануа и съел, что осталось,— где ему знать, что это шакальи объедки. Он это сделал не ведая1.А шакал с той поры взял в обычай стращать старуху.

Вот раз сын и спрашивает:

— Матушка, почему ты мне нынче приносишь жалкие крохи, да и те вроде нечистые? Готовить ты разучилась?

— Нет, сынок,— отвечает старуха.— Еду я несу тебе из дому хорошую. Только, как выйду я из деревни, подбегает шакал, заслонит мне дорогу и говорит: «Бабушка, ставь наземь, что несешь. А не поставишь, я тебя так укушу, что ты упадешь и я всю тебя истопчу». Я его боюсь. Я ставлю корзинку на землю. Он ест, пока не останется совсем немного. Это я тебе и несу. Мне боязно было, что ты меня заругаешь, вот я тебе ничего и не рассказывала.

Парень говорит: