Людмила Астахова - Бог из машины

– …Линейные и шаровые молнии обладают большой разрушительной силой: от удара молнии дерево загорается или расщепляется, металлы расплавляются, животные и люди погибают или подвергаются параличам. – Вздрагивая, Эгнайр бормотал все громче и быстрее: – Для отстранения опасности удара молнии устраиваются громоотводящие… громоотводные…

– Обнадеживающе, – вздохнула эрна Кэдвен. – Может, его прикладом стукнуть, чтобы замолк?

– Не обращай внимания, – посоветовал Удэйн и тоже прянул ушами. – Юношу это успокаивает.

– Зато меня раздражает! – Грэйн встала и отряхнулась от штукатурки еще раз. – Нет, это невыносимо. Я пойду гляну, что там наши соратники… и вообще, что творится вокруг. А ты пригляди за остальными. Я скоро.

Если Апэйн и хотел возразить, то не успел вымолвить и слова протеста: очередной раскат грома поглотил все звуки, даже монотонное бормотание студента. Прихватив в карман десяток патронов про запас, ролфийка повесила винтовку на плечо и вышла.

Когда они поднялись на вершину холма, то поняли, что путь их окончен. И жизнь тоже. Там, где еще совсем недавно текла река и по ее берегам зеленели поля, где по весне воздух был сладок на вкус из-за цветущих персиковых деревьев, была теперь пустыня. А вместо города, сияющего на солнце, как царская корона, плескалось море. Ничего не осталось, кроме иссушенной суховеем, потрескавшейся земли и соленых морских волн. Пустыня, совершенно мертвая пустыня, где нет ни травы, ни воды, ни зверей, ни птиц, ни духов. Людей тоже нет.

Лаунэйда бессильно опустилась на колени и закрыла глаза руками, пытаясь сберечь себя от вида мертвой Буджэйр – их Щедрой Земли. Мужчина из народа Фаолхэ сел рядом. Он – мужчина, он сильный, он видел, как исчез с лица Земли весь его народ, как бешеные «волки» стали одержимыми «совами». Впрочем, нет. Не стоит хулить золотую луну Меллинтан в том, что ее дети оказались предателями. Она ничего не смогла бы сделать с их иссушающей жаждой Силы.

– Никого нет, Рэйн, – прошептала лаунэйда [5] Лаунэйда – дочь луны Лаунэйд ( диллайн .), то есть шуриа. . – Совсем.

Губы ее растрескались от жары и кровоточили. Каждое слово – струйка крови. Но женщине было уже все равно, самое худшее с ней уже случилось.

– Буджэйр умерла. Тоже совсем.

Он не поверил.

– Ты же говорила, что жизнь бесконечна! Что все повторяется. Пустыня рано или поздно оживет, вода прорежет новые русла рек, прилетят птицы. Духи…

– Нет больше духов, – перебила его лаунэйда.

– Как так?

За время путешествия через пустыню глаза Рэйна выцвели до едва заметной желтизны, но теперь в них снова сияла злая волчья зелень.

– Дух Буджэйра погиб, умер, иссяк, так же как и духи моего народа. Нет больше лаунэйди, нет змеиных дочерей и сыновей, ни на земле, ни в мире духов. Их души…

И горько заплакала, мешая кровь и слезы, а спутник женщины даже не попытался утешить ее в глубочайшем горе. Ибо невозможно утешить мать, похоронившую своего ребенка.

– Но, Донита, ты говорила…

– Мы ошиблись, фаолхэйри, – вздохнула она. – Мы проиграли и бой, и войну, и то, что бывает после войны, – тоже. Он оказался сильнее нас, он не-живой, а мы пытались остановить его так, словно Предвечным звали какого-то очередного завоевателя.

– Будь он проклят! – прорычал мужчина и мстительно сощурился, глядя в закат, куда уплыли диллайн. – И будь они тоже прокляты. Пусть их души сожрет Предвечный!

Донита не стала спорить, как делала это раньше. Ничьи жертвы уже не вернут жизнь Буджэйре – Щедрой Земле. Раньше надо было жертвовать, не жалеть себя и не полагаться на Удачу.

Она легла на землю, как на грудь мертвой матери, обняла ее и впервые за свою долгую и нелегкую жизнь захотела умереть. Просто не проснуться утром. Чтобы не видеть, как встает солнце над выжженной долиной несуществующей реки. Как не проснется больше Буджэйр. Из края в край прошли они его с Рэйном, от моря до моря. И везде видели одно и то же – мертвечину. Оставалась одна надежда – что город Меллинтан все еще стоит и живо хотя бы Древо. Но море поглотило Великолепный Файрист.

– Каждая жизнь должна быть прожита, но я жажду смерти, – прошептала лаунэйда. – Почему не существует никакого заклятия, чтобы прервать мои муки? Внезапно. Раз – и все кончилось.

Рэйн молчал. Он бы тоже с радостью бросился на меч, но оставить Дониту одну… Нет, он не трус, чтобы сбежать в Чертоги и бросить женщину в беде.

– Пошли к морю. Сегодня взойдет Фаолхэ, и я стану с ней говорить.

И они пошли. Потом, конечно, Рэйну пришлось нести Дониту на руках – женщина совсем обессилела. Еда у них кончилась несколько дней назад, а воды оставалось совсем мало.

– Тебе не тяжело? – спросила она сонно.

– Нет. Ты совсем легонькая, змейка, – отозвался Рэйн. – Спи. Скоро наступит ночь и жара спадет.

Закат они встретили на берегу. Фаолхэйри разжег костер из сушняка – весь бесконечный пляж был усеян выбеленными солнцем кусками деревьев, точно костями исполинских животных. А может быть, это были остатки самого Древа, кто знает…

И взошла Волчья Луна, и Рэйн говорил с ней – пел, как его серые, сгинувшие вместе с остальными живыми тварями побратимы, выплескивая в пронзительном вое смертельную тоску по своим сородичам.

– Что сказала тебе Мать Моря? Что посоветовала?

Богиня выслушала своего посвященного, она заглянула в его сердце. Этого достаточно.

– Она ждет нас, Донита, – честно ответил Рэйн. – Идем.

И верно. Фаолхэ постелила серебряную дорогу прямо на водную гладь – блестящую и светлую. Ни за что не собьешься с пути.

– Держи меня крепче за руку, лаунэйда. И не бойся ничего. Я всегда буду с тобой.

– Я не боюсь.

Они вошли в теплую воду, долго-долго брели по мелководью, пока дно постепенно не стало уходить из-под ног, потом поплыли. А потом…

Шуриа не могут видеть троп, ведущих в Чертоги Отца Дружин через снежные равнины, но Джона готова была присягнуть, что на одной из них остались отпечатки маленьких узких ступней Дониты. Ведь ролфи всегда держат данное слово.

Ночь, проведенная в бдении над записями посвященной Аслэйг, не прошла даром для Джойаны Янамари. Да и как можно оставаться равнодушной, когда тебе вдруг открывается одна из самых великих загадок этого мира? За двое суток Джона забылась всего на несколько минут, преодолевая Порог. Ей не спалось и не сиделось на месте, а хотелось куда-то бежать, что-то делать, что угодно, лишь бы отыскать тот единственно верный ответ на вопрос, которым задавались ролфи Аслэйг и ее подруга-шуриа Эяршва. Они хотели знать, что же сподвигло Удэйна эрн-Кармэла и безымянного шурианского шамана к такому жестокому выбору. Но если предположить, всего на одно мгновение, что ролфийскому князю и шаману вдруг открылось то же, что и Джоне, – вид мертвой далекой земли и лица последнего сына Хёлы и последней дочей Шиларджи, оставшихся без родины и сородичей, многое станет понятным.