Виталий Дубовский - Дожить до рассвета

Поднявшись на ноги, колдунья вновь продолжила свой безумный поиск. Вдруг она замерла, испуганно прижав руки к груди. Усталое лицо Элкора явилось ее взору.

Сидящий во тьме чародей грустно улыбнулся колдунье, отозвавшись на ее призыв:

— Прости, дочка, не могу я вернуть тебе твой дар. Хочу, но не могу. Не потому, что не верю тебе — отреклась ты от Тьмы. Только ведь Зло своих слуг не отпускает, пока не выпьет их до дна. — Чародей задумчиво огляделся по сторонам, словно сетуя на свое заточение. — И помочь тебе я не в силах — сам бреду в потемках.

Девушка рыдала, утирая слезы измазанными в грязи и саже руками. Прошедший ливень не смог смыть ни кровь, ни гарь пожарища, поселившиеся на этом страшном поле смерти. Колдунья печально опустила голову и тихо прошептала:

— Как жить-то дальше? Ради кого? Как долго я его ждала… А повстречав свою судьбу, тут же утратила! Вы жестоки, Боги!!! — Зайдясь в рыданиях, Всеведа стиснула свои маленькие кулачки, угрожая ими небесам. Затем, словно спохватившись, девушка коснулась ладонью своего живота. — Прости, матушка Лада. Прости дочь неразумную. Есть мне ради кого жить. Оставил Ярослав во мне свою кровинушку.

Элкор вздохнул, зажигая на ладони маленький огонек. Тяжело поднявшись на ноги, старик продолжил свой долгий путь темными коридорами сознания Пастуха. Улыбнувшись Всеведе, он вопросил:

— Одумалась? Ну и слава Творцу. Нечего Богов глупыми словами гневить. Не для себя ведь живем, не ради любви плотской. Ради детей своих, что есть плод той любви. Дал тебе Творец жизнь, чтобы ты род свой продолжила. Любовь, девочка, она ко всему живому тянуться должна. Любить надобно все, что Творцом создано. Дорогу жизни осилит лишь с любовью идущий. — Ур остановился, задумчиво оглядываясь в своей темнице. — Я вот несу Свет, а куда иду — не знаю, не ведаю. И совета спросить мне не у кого. А ты ведь Всеведа. Да что там ты, весь род ваш такой. И дочь твоя видящей будет. Она хоть и мала еще — так, с ноготок, — а уже все зрит. Вот и попроси ее дорогу показать. — Чародей заговорщически поднес палец к губам: — Только не сказывай никому о своем секрете. Ты же не хочешь, чтобы она по твоим стопам пошла?

Всеведа встрепенулась от его слов, утирая слезы.

— Ой, батюшки! Какая же я дура! Доченька, милая, помоги мне. — Колдунья прикоснулась ладонью ко чреву, где зарождалась жизнь ее будущей дочери. Всем своим сознанием она потянулась к маленькому, с ноготок, комочку плоти. — К духу Творца взываю, чья искра горит во плоти. В тело свое тебя, дочь, допускаю — моими глазами зри. Да откроется дверь в сознанье мое, и станут двое, будто одно. Ключ. Замок.

В голове колдуньи раздался заливистый детский смех, и словно сияющий мотылек пронесся перед ее взором, разгоняя тьму. Всеведа охнула, увидев воочию поле битвы.

— Спаси и сохрани, Отец-Творец! Совсем обезумели люди. Ярослав?! — Ноги понесли ее к самому центру дымящейся после пожара равнины. — Веди меня, милая, веди!

Склонившись над грудой тел, колдунья принялась растаскивать их в стороны, рыдая и сетуя на слабость женского тела. Наконец увидев Ярослава, она рухнула перед ним на колени, принявшись целовать его холодное, бледное лицо.

— Ярославушка, суженый мой! Очнись, не бросай меня…

Ресницы медведича дрогнули, и он застонал, открывая свои голубые замутненные болью глаза. Его пересохшие губы тихо прошептали:

— Молния… Боги покарали меня…

Всеведа склонилась над ним, принявшись радостно баюкать его, словно ребенка.

— Жив, мой милый. Жив, мой хороший.

Медведич болезненно поморщился, прикоснувшись ладонью к обожженной молнией груди. Нащупав подле себя меч, он оперся на него, пытаясь подняться на ноги.

— Грех на мне великий, Всеведа. На брата я руку поднял! — Воин застонал, обессиленно рухнув на колени. — Слава Богам, не убил. Не позволили…

Всеведа подхватила его под руку, помогая подняться с земли. Обняв любимую, Ярослав огляделся по сторонам, хмуро разглядывая тысячи тел, усеявшие поле битвы.

— Как нашла-то меня, слепуха?

Девушка счастливо улыбнулась, мысленно благодаря дочь за помощь. «Спасибо, милая. А теперь ступай». В голове раздался радостный детский смех. И в тот же миг мир погас перед глазами Всеведы, вновь погружая ее в темноту.

— Помогли мне, — ответила колдунья, загадочно улыбнувшись, и тут же озабоченно потянулась ладонью к его обожженной груди. — Пойдем, любимый, ты весь горишь. Нужно тысячелистник к ране приложить.

Ярослав уперто замотал головой, вырываясь из ее заботливых объятий.

— Не боль меня мучит, мясо нарастет. Совесть жжет изнутри, на брата руку поднял! — Медведич горестно покачал головой, словно не веря в происходящее. — Сердцем чую — Малюта то был. Лица его не разглядел, словно пелена перед глазами…

Всеведа зарыдала, прижимаясь к нему, и зашептала:

— Колдовством тебя опутали, милый. Сторожевого пса из тебя сделали, чтобы Ледею ты охранял. Борись с этим, любимый. Истину не сокрыть, она всегда дорогу найдет.

Медведич нахмурился, впервые прислушавшись к ее словам. Околдовали? Ледею стеречь обязали? То-то он в Асгард рвется, словно кто манком его призывает!

Топот копыт за спиной оповестил о приближающемся всаднике. Ярослав обернулся, встретившись взглядом с ведьмаком. Брови медведича хмуро сошлись на челе, выражая недовольство.

— Жив, воевода? — Стоян осадил жеребца, пристально вглядываясь в глаза медведича. — Больно уж злой у тебя взгляд, Ярослав. Аль обиду на меня затаил?

Ярослав молчал, в бессилии стиснув зубы. Ну, если права Всеведа — не жить тебе, травник! Рука медведича неуверенно ощупывала рукоять меча.

— Я бился с воином, — прохрипел Ярослав, чувствуя, как к горлу подкатил жгучий ком. — У него было много лиц, истинного не разглядеть. Братом он меня называл! Скажи, Стоян, как такое может быть?

Ведьмак прищурился, разглядывая молодого воина, пытающегося отыскать ускользающую нить истины. Глаза Ярослава внимательно вглядывались в него, пытаясь распознать ложь. Рука медведича судорожно стиснула рукоять меча, готовая пустить его в ход. Он желал знать правду.

Ухмыльнувшись, колдун произнес, вновь сея зерно сомнения в его душе:

— С волхвом, что ль, схлестнулся? Да, эти горазды ворожить — лики меняют, братом тебя называют. — Зрачки ведьмака сузились, превращаясь в кошачий глаз, и он прошипел: — Как вновь его встретишь, голову сруби. Тогда и лицо истинное разглядишь.

Медведич опустил взгляд, смущенный его ответом. Сомнения в собственной правоте вновь поселились в его душе.

Удовлетворенно усмехнувшись, ведьмак развернул коня, прикрикнув на Ярослава:

— Шевелись, медведич, не время прохолаживаться. Поутру на штурм пойдем!

Ведьмак стегнул коня, направившись к лагерю. Оставшись наедине со своими сомнениями, медведич окинул Всеведу мимолетным взглядом.