Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курфюрст

Внезапно он вскочил, с диким ревом бросился на меня.

— Это ты, ты его убил!

Крепкие воины, что подчиняются только самому Фальстронгу, ухватили его сзади за руки и плечи. Роднерик рвался и пожирал меня бешеным взглядом.

— Я его всего лишь подставил, — ответил я ровно. — Под твой предательский удар. И если совсем уж честно, и сейчас не думаю, что сыноубийство — тяжелее, чем отцеубийство. И то, и другое — смертельный грех перед Господом и преступление перед людьми. Уведите его. И сторожите так, чтобы даже его сторонники, которых надо немедленно схватить, освободить не сумели.

Я говорил настолько властно и непререкаемо, что стражи, даже не спросив подтверждения у Фальстронга, оттащили Роднерика к дверям. Я подошел к нему и грубо сорвал с головы корону.

— Господь видит, ты не только недостоин короны… но и жизни.

Он тяжело хрипел, взгляд прикован к ложу, теперь оно без изрубленного одеяла, остались окровавленные куски мяса, которые не всякий мясник сумел бы так искромсать.

Я подал корону Фальстронгу.

— Ваше Величество, Господь не зря сохранил вашу жизнь… моими руками. Видимо, он одобряет то, что вы мне пообещали. И проследит, чтобы вы все исполнили.

Фальстронг хмуро кивнул, впервые я видел, чтобы на кого-то так смотрели, как он на родного сына. Того потащили в коридор, оглушенный несчастьем принц даже не сопротивлялся, ноги волоклись по полу, загребая ковер.

Фальстронг наконец проговорил мертвым голосом:

— Принца… заковать в кандалы и поместить в Башню Смерти. Он будет казнен за сыноубийство.

Я пробормотал так, чтобы услышали и телохранители:

— Вообще-то, и за отцеубийство тоже. Он же убил своего родителя… как он считал.

Когда телохранители молча выволокли принца в коридор, Фальстронг со смертельно бледным лицом в бессилии опустился в кресло, весь стал старым и несчастным.

— Лучше бы ты не появлялся, — произнес он с такой горечью, что у меня кольнуло в сердце. — Лучше бы меня там зарубили, как толстую свинью… и мое сердце не разрывалось бы вот так, как сейчас.

Я ответил с сочувствием:

— Не о вашей жизни я заботился, Ваше Величество, а о вашем королевстве! Видно же, что правитель из него никакой. Он погубил бы все, что вы с таким трудом выстраивали долгие и трудные годы!

Он поник головой, затем прошептал:

— Это верно, но… как мне горько. Как мне паршиво, ты представить себе не можешь.

— У вас еще двое любящих сыновей, — напомнил я. — По крайней мере, самый младший сын вас любит, как я слышал, и вовсе не собирается претендовать на трон!.. Кстати, из таких как раз и получаются хорошие правители, что не страдают самомнением.

Он тяжело вздохнул.

— Ты прав. Я король… и завтра появлюсь на люди королем. Но эту ночь я хочу погоревать как простой человек с его обычными слабостями.

Я поднялся, поклонился.

— Да, Ваше Величество. Вам нужно выреветься… или хотя бы выплакаться наедине. Утром увидимся, Ваше Величество.

Дворец гудит, будто в нем разворошили улей, никто не спит даже из слуг. Стражи провели в Башню Смерти принца Роднерика, его пришлось связать, он на ходу пытался разбить голову о стены. Отловили и самых близких ему, пыточные камеры и палачи заработали без передышки, заплечных дел мастера сменяли друг друга, уморившись, спешно вызнавали имена заговорщиков и всех, на кого принц намеревался опереться.

Внизу у дворцовых казарм командиры поднимали свои отряды и отправлялись в дальние замки, нужно успеть арестовать лордов до того, как те узнают о случившемся.

Сложное равновесие, что поддерживал Фальстронг, нарушилось, весь двор застыл в страхе, как бы не случилось чего непредвиденного, однако принц Марсал остался в настороженном ожидании: трон тем самым приблизился, не стоит искушать судьбу рискованными шагами, а третий сын Фальстронга, принц Эразм, вообще не подает признаков какой-либо деятельности в своем роскошном дворце на другом конце города.

Я еще раз старательно навел о нем справки, этот принц, которому трон уж никак не светит, почти безвыездно проживает в своем роскошном дворце, он не женат и больше времени проводит за книгами, чем с женщинами или за кубком вина, а на шуточки друзей отвечает, что через пыльные страницы общается с умными людьми, а дураков и так везде хватает.

Фальстронг хотел бы, чтобы тот жил при нем, младшенький — у всех всегда самый любимчик, но Эразм вежливо уклоняется, дескать, не хочет отнимать важное время у отца, который не только родитель, но прежде всего — король. Правда, на все праздники и приемы является дисциплинированно и выстаивает на отведенном ему месте терпеливо и говорит то, чего от него ждут.

Так что пока все под сравнительным контролем. Самое слабое звено сейчас не Эразм или Марсал, а сам король…

Телохранители взглянули на меня пытливо, я сказал значительно:

— Безопасность короля.

И они не только разрешили войти, но и сами распахнули передо мной двери в его покои.

Фальстронг в громадном кресле выглядит совсем потерявшимся, впервые я увидел у него по бокам и за спиной подушки, правда, парадные и расшитые золотой вязью, но все-таки раньше такой слабости он себе не позволял. На столе перед ним кувшин и кубок, запах терпкого вина витает по комнате.

Я остановился, переступив порог, Фальстронг наконец поднял на меня тяжелый взгляд, изволив заметить непрошеного гостя, произнес измученным голосом:

— Ваша светлость.

— Ваше Величество, — ответил я почтительно и одновременно участливо.

— С чем на этот раз? — спросил он и указал кивком на кресло напротив. — Садитесь, сэр Ричард. Хорошо, что пришли. Я никого не хочу видеть, но… и одному тяжко. Пить будете?

— Понимаю, Ваше Величество, — сказал я. — Если поделиться горем — его станет вполовину меньше, если радостью — вдвое больше. Вам есть чем поделиться и… что сказать. А пить… от глотка-двух не откажусь, пожалуй.

Он проговорил с печальной гордостью:

— Я пятьдесят лет не выпускаю королевские бразды!.. Никто из королей, через чьи земли прошли полчища Тьмы, не сохранил трон, а я сумел, пусть даже пришлось нам скрываться в лесах!

— Очень достойно сохранить народ и жизнь, — сказал я серьезно. — Это больше заслуживает уважения, чем броситься на врага и красиво погибнуть.

Он пытливо смотрел мне в лицо.

— Так считаете? Хорошо, хоть и удивительно. Все молодые до сих пор шепчутся, укоряют в трусости. Но это было бы все равно, что выскочить навстречу бегущему в ярости стаду быков. Сомнут и не заметят. Что тут героического?

Он дотянулся до полки, не вставая из кресла. Взял еще кубок и собственноручно налил мне из кувшина.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказал я.

Он ответил ворчливо: