Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

— Не расстраивайся. Все будет хорошо, — посоветовал мужчина. — Идем.

Кэмарн подвел девушку к изящной софе, а сам подошел к двери. Он что-то тихо сказал охране стоящей на входе в покои, а потом, устроившись в огромном бело-золотом кресле, обратился к детям.

— Вы должны помнить, что в прошлом году шисгарские каратели не взяли с Антэлы дань, и что, придя, они просили о встрече со мной.

— Конечно, помним, но…

— Не перебивай меня, Матерн, — остановил сына Кэмарн. — Тебя мы уже выслушали, теперь буду говорить я.

Молодой человек, насупившись, умолк, а вейнгар продолжил, глядя куда-то перед собой и ни к кому конкретно не обращаясь.

— В ту ночь мы договорились увидеться еще раз…

— Но…

— Матерн, помолчи, — шикнула на брата Лураса.

— … и это случилось через несколько дней у развалин старого храма. Я был один, — сразу уточнил вейнгар, чтобы избежать лишних вопросов. — Каратели сделали мне предложение, и если я соглашусь принять его, то Тэла станет свободна от ежегодного побора. Можно будет забыть о страхе однажды ночью потерять близкого человека.

Вейнгар предостерегающе поднял руку, призывая к тишине, так как эмоции, написанные на лицах детей, говорили о желании высказаться.

Восхищением и радостью сияли глаза Милуани, для которой страх попасть в руки к шисгарцам был источником постоянных ночных кошмаров. Искривленные губы Матерна — выражали скептицизм и недоверие, а робкая улыбка Лурасы свидетельствовала о зародившейся искре надежды.

— Сама идея неплоха, даже желанна для нас, но для ее воплощения требуется жертва, которую я не готов принести, не посоветовавшись с вами. — Кэмарн замолчал, собираясь с духом, а затем выпалил: — они хотят получить наследника от одной из моих дочерей.

На несколько мгновений к комнате повисла гнетущая тишина, затем покои вейнгара содрогнулись от криков и рыданий.

Кричал и ругался в основном Матерн. Его лицо покраснело от охватившей молодого человека злости, на щеках алели красные пятна, а с губ срывались слова возмущения.

— Ты не посмеешь… Это все обман… Как ты мог даже подумать, отдать им сестру! Эти твари замучают ее до смерти! Она не переживет…

Реакция сына вейнгара не удивила, нечто подобное он и ожидал. Старшая дочь также оправдала ожидания отца. Милуани, размазывая по щекам слезы ужаса, судорожно всхлипывала и, не переставая, шептала: " Не отдавай им меня, не отдавай им меня"… И только Лураса, от которой Кэмарн также ждал испуганных слез, не произнесла ни слова, а с задумчивой серьезностью смотрела на отца.

"Свет моей души", — с гордостью подумал мужчина и тепло улыбнулся дочери, прежде чем прикрикнуть на остальных:

— Хватит! Вы меня плохо слушали!

Окрик возымел действие. Матерн перестал возмущаться, а Милуани оторвалась от жалости к себе и посмотрела на отца.

— Я сказал, что хочу посоветоваться, — устало продолжил вейнгар. — Решение касается не только меня и Тэлы, но и вас тоже.

Мужчина поочередно вглядывался в лица дочерей, коря себя за то, что перекладывает ответственность на их хрупкие плечи, лишает девочек юной беззаботности.

— Без согласия одной из вас, я ничего предпринимать не стану.

— Ты не может, отец! — вновь возмутился Матерн.

Молодой человек сердито прошествовал к старшей сестре и, встав за ее спиной, заявил:

— Луани скорое умрет, чем согласится добровольно отдаться шисгарцу! — та согласно закивала, приглушая рукой рвущиеся из груди всхлипы.

— У вас есть время подумать. Через десять дней я спрошу о решении. А сейчас ступайте.

Кэмарн поднялся с кресла и вернулся к окну, чувствуя себя при этом глубоким старцем. Когда за спиной вейнгара хлопнула дверь, мужчина спрятал лицо в ладонях, чтобы скрыть даже от себя выступившие на глазах слезы.

Сейчас он понимал, почему в хрониках нет упоминаний о предложении шисгарцев. Никто из предыдущих правителей не решился пожертвовать своими детьми, ради спасения других. Многих. Не решился пожертвовать и не нашел в себе сил рассказать в этом. И не один из них не признался в собственной слабости.

Раздавленный горем Кэмарн не слышал легкой поступи младшей дочери, которая не покинула покои, а все то время что вейнгар корил себя, продолжала сидеть на софе и наблюдать за отцом. Прикосновение ее рук заставило мужчину вздрогнуть и испустить шумный вздох.

— Девочка моя, — мужчина прижал к своей груди светловолосую голову, еще больше сгибаясь под грузом предполагаемого предательства. — Прости меня, Раса.

Он извинялся за то, что позволил себе допустить мысль отдать дочь шисгарским карателям. Что думал об этом целый год, думал как вейнгар, но не родитель.

— Не надо, отец. Ты делаешь то, что должен — заботишься о людях.

— Но…

— Это будет наш выбор, мой или Милуани, — девушка поцеловала отцовскую ладонь, затем коснулась ею своей щеки. — Я обещаю подумать над твоими словами.

— Зря вы туда, не время, — причитала старушка, наблюдая, как собираются ее случайные постояльцы. — Мало ли чего. Пришли, ушли, могут и еще раз воротиться. За ними станет.

— Знаем, мать. Знаем. Но раз уж так далеко забрались, то до конца. На полпути дурно назад, — пытался уговорить хозяйку Сарин.

"Добрая женщина. Нехорошо, если переживать будет", — думал старец, тепло пожимая изъеденные морщинами руки.

— Мы осторожно и в обратчину заглянем на похлебку.

— Приходите, сынки. Приходите. Я лепешек наделаю.

Всплеснув руками, старушка оставила мужчин на пороге, а сама скрылась в комнате. Послышался грохот посуды, ее недовольное бурчание, а затем женщина вернулась с упомянутыми лепешками в руках и куском свежей брынзы, которой потчевала мужчин на завтрак.

— Вот, возьмите, — она всучила угощение старцу. — На дорогу. Не ахти, но лучше, чем ничего.

— Спасибо, мать, — поблагодарил Сарин, передав продукты Лутаргу, который тут же спрятал их в мешок. — За еду, за ночлег. Пойдем мы.

Старик поклонился углу ушедших и, открыв дверь, вывел молодого человека на улицу.

Уже рассвело, и слабое утреннее солнце почти справилось с белесыми кольцами тумана, заставив тот осесть росой на крыльцо и поручни, смочить тропинку до калитки и заиграть сверкающими каплями на траве.

Проводив гостей до крайнего дома, старушка вновь принялась давать указания.

— Все время супротив солнца, чтобы спину грело, — женщина указала рукой на запад. — Как до Гарэтки дойдете, повернете по сердцу, там брод у старого дуба. Мимо не пройдете. Большой он, высохший почти. Далече видать. А там тропа до Трисшунки. Как раз к вечеру будете. И аккуратнее там, зверья полно и сброда хватает, — напутствовала под конец старушка.

— Хорошо, мать. Свидимся еще.