Родовая магия

— Блейз, — выдохнул он, уткнувшись лицом в мои волосы, и я впервые пожалела, что применила это дурацкое средство, сама толком не зная, зачем. Гарри, однако, ни словом ни делом не выразил своего недовольства переменой моего образа. — Бог мой, Блейз, как я скучал по тебе!

— Я тоже, — пробормотала я, крепче прижимаясь к нему. Он как-то странно дернулся — то ли всхлипнул, то ли усмехнулся, но не отодвинулся, и не выпустил меня, лишь чуть ослабил объятье, когда я сама отодвинулась немного, поднимая голову. Правильно истолковав это движение, Гарри не заставил себя ждать и поцеловал меня — сначала нежно и трепетно, словно боясь поверить, что это не сон — а потом со все возрастающим пылом. Я ответила на поцелуй с не меньшим энтузиазмом, зарывшись пальцами одной руки в его волосы, а второй поглаживая спину юноши. Остановились мы нескоро, когда у меня уже начала затекать шея, а дыхание у обоих сбилось от волнения. Я опустила голову на плечо Гарри, а он, переводя дух, крепче прижал меня к себе.

— Драко сказал, что ты могла не вернуться из Бразилии, — тихо сказал он чуть погодя, когда улеглось немного первое волнение, и мы смогли хоть чуть-чуть начать соображать головой, а не только сердцем.

— Ну, я бы на это не поставила, — чуть лениво отозвалась я, не поднимая головы с его плеча, на котором удобно устроилась. — По крайней мере, теперь. Хотя… боггарт меня разберет. Еще эти утром я сомневалась, что вообще тебя когда-нибудь прощу, даже если ты будешь на коленях передо мной стоять. Признавайтся, Поттер, научился мысли читать на расстоянии? — хмыкнула я. Гарри как-то напрягся, чуть вздрогнув.

— Не твои, — отозвался он. Я нахмурилась.

— А чьи?

— Волдеморта, — отозвался он, помрачнев. Я вздохнула.

— В высшей степени романтично — вспоминать его в такой момент, — прокомментировала я. Гарри смутился, однако рук не разжал.

— Прости, я не подумал, — пробормотал он.

— Ты вообще редко думаешь, в этом твоя беда, — хмыкнула я, и все-таки подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо. — Но в этом же, наверное, и твой особый шарм.

— Только в этом? — поднял брови Гарри с хулиганской улыбкой. Я рассмеялась.

— Тебе никогда не говорили, что если девушке еще простительно нарываться на комплименты, то парню это не к лицу? — спросила я. Гарри беззаботно фыркнул.

— Это разве комплименты, — пожал плечами он. — Это просто констатация очевидного.

— Мда, от Малфоя тебя нужно срочно изолировать, — заметила я. — Он на тебя плохо влияет.

— Ага, размечталась, — фыркнул от двери Драко.

Мы с Гарри как по команде обернулись, чтобы увидеть, что двери Зала распахнуты, и в проеме, за спиной подпирающего собой косяк Малфоя, виднеются три головы — две рыжие, младших представителей семейства Уизли, а третья потемней, и с прической, напоминающей воронье гнездо — Грейнджер.

— Прошу прощения, что мы вламываемся и нарушаем ваше уединение, — лениво проговорил Дрей. Гарри хмыкнул.

— Дождешься ты когда-нибудь, Малфой, — пообещал он. — Что случилось?

— Хм, не как бы тебе это сказать так, подипломатичнее… В общем, с точки зрения магической принципиальности и концепции видового дуализма разновидностей чар… — нарочито затягивая объяснение проговорил Малфой, но его прервала Джинни, которая, закатив глаза, дернула его за руку, и, сделав «страшные глаза», выступила вперед, к моему удивлению, довольно бесцеремонно обхватив моего братишку за талию.

— Гарри, я понимаю, момент не очень подходящий, но ты уж извини, выбирать не приходится, — заметила она.

— Да что случилось? — снова спросил мой парень, теряя терпение.

— Эээ… — замялась Джинни. Рон и Гермиона за ее спиной тоже как-то растеряно переминались с ноги на ногу. Драко вздохнул.

— Блэк проснулся, — сказал он.

Интерлюдия.

Приблизительно за час до конца описанных в главе событий, Хогвартс, Больничное крыло.

Сон. Окутывающий, как тяжелое теплое одеяло, спокойный, как лесное озеро в лунную ночь, и неодолимый, словно жажда в пустыне. Он уже и не помнил, когда ему в последний раз позволяли спать, сколько захочется — пожалуй, это было еще в той, другой жизни. В той, где были свет и музыка, тепло и улыбки, шутки и смех, друзья и любимые… В той, которую он еще смутно помнил — и в которую уже не надеялся вернуться. В той, которая и сама уже начинала казаться далеким и прекрасным сновидением…

Странная вещь — человеческая память. Порой она выкидывает невероятные шутки со своими владельцами. Хотя можно ли называть владельцами тех, кто лишь соприкасается с нею, но не в силах распоряжаться?

Сириус помнил. Это было почти единственным, что ему оставили новые хозяева — его память о прошлом, и память о том, чего он предпочел бы и не помнить, будь у него выбор. Он помнил бесконечный водоворот серых переливов тумана, окружающих его в потустороннем лабиринте — когда он метался по изменчивому, непостоянному пространству, не в силах понять, где верх, а где низ, и помня лишь об одном — там, снаружи, идет битва, в которой опасность подстерегает Гарри — его Гарри, его мальчика, которого доверили ему Джеймс и Лили, и которого он поклялся беречь ценой собственной жизни, посетив их могилу в Годриковой Впадине! И что же получилось вместо этого? Паренек попал в ловушку благодаря ему — путь и невольно, пусть не зная об этом, но именно он, Сириус, стал причиной! И словно этого мало, вместо того, чтобы по-настоящему помочь, позаботиться о крестнике, переправить его в безопасное место, не слушая никаких возражений, — что же сделал он? Ввязался в очередную потасовку?

Поистине, иногда наказанье казалось ему справедливым. Затерявшись в серых переливах, Сириус только и мог, что думать, осознавая собственные ошибки и промахи, и сожалеть о них — каждую минуту, каждое мгновение, ничего не желая так сильно как иметь возможность… даже не исправить то, что натворил — хотя бы попросить прощения у всех, кому принесли горе его бездумные действия…

А потом появилась ОНА. Не более, чем темная тень, от которой исходила смутная угроза, и хотелось бежать от нее, — но он не мог двигаться по собственной воле, у него не было больше власти ни над чем, кроме своей памяти… И когда ее огненная длань коснулась его, серебристый свет тумана померк, ввергнув его во тьму.

Сколько времени прошло после этого, пока он вновь начал осознавать себя, Сириус не знал. Временами ему казалось, что он видит обрывки снов — точнее сказать, обрывки ночных кошмаров, в которых фигурировали темные, закутанные в плащи фигуры, и страшный НЕЧЕЛОВЕК, от взгляда красных глаз которого хотелось бежать как можно быстрее и как можно дальше, но он не мог бежать, потому что не был властен ни над чем, кроме своей памяти…